Муж перехватывает мою ладонь и выдергивает вещи. Я успеваю только удержать Кирюшкин свитерок и сжимаю его так, будто от него зависит моя жизнь.

– А что, разве ты их покупала? Или вот это? – скидывает с полки на пол еще, пиная их ногами. – У тебя ничего нет, Женя. Ни-че-го, – чеканит каждый слог, окатывая меня волной ненависти и злости. Самоутверждается за мой счет. Показывает собственное превосходство, втаптывая жену в грязь на людях.

– Чего ты хочешь, Володя?

– Возвращайся домой. Погуляла, характер показала и хватит. Я не оценил. Но, так уж и быть, на первый раз прощу.

Шумно и тяжело вздыхаю, запрокидывая лицо к потолку. Качаю головой, не веря, что этот кошмар происходит со мной. Щипаю себя за бедро, чтобы удостовериться. Даже через джинсы больно. Я не сплю.

– И терпеть твои измены? А, может, ты любовницу в дом притащишь? И «Семен Петрович» станет второй женой. Я чего-то не знаю? Ты что, тайно мусульманство принял, Володя?

– Ой, хватит прибедняться и строить из себя оскорбленную невинность. Полстраны так живет. Зато у жен, вроде тебя, все есть. Ты официальная жена, Женя, тебя никто в правах ущемлять не будет. А Света только для души. Если бы ты давала мне все в постели и уделяла бы мужу больше внимания, она бы не появилась. Ты сама во всем виновата.

Слышу, как ахает за спиной Наташа. И хрустят кулаки у Виктора.

Господи, стыдно-то как! Я же вовек не отмоюсь от этого позора!

– И вообще, не пойму, чего ты выпендриваешься?! Кому ты нужна вообще? В сорок лет, не первой свежести, без работы, без приданого…

– Ты повторяешься. Я нужна сыну, – чеканю, прерывая поток унижений. – А вот ты…, – проезжаюсь брезгливо по еще подтянутому, но уже стареющему телу. – Через пару-тройку лет тебя накроет импотенция. И нужен ли ты будешь своему «Семену Петровичу»?

Лицо мужа сереет, по нему прокатывается ярость, что я посмела встать в позу и выпендриваться. Еще и при свидетелях не признаю его авторитет и не падаю ниц, целуя ноги за оказанную «милость».

Муж приближается вплотную, хватает меня за запястье. Дергает на себя. Витя делает шаг вперед.

– Эй, полегче, Володя. Отпусти ее.

Но муж не обращает на него внимания. Наклоняется и рычит прямо в лицо:

– Я все сказал. Хочешь снова деньги и все это, – трясет в воздухе шмотками, – возвращаетесь с сыном, и сидишь тише воды и ниже травы. Хорошенько подумай, прежде чем ответить, Женя. Я дважды таких предложений не делаю.

Подумать? Подумать!

Да тут даже думать не о чем!

От бессилия швыряю мужу в лицо свитер ребенка:

– Подавись! Можешь мои вещи сам носить. Я лучше одна останусь, чем к тебе вернусь…после нее. Я себя уважать перестану.

Вырываю руку, обхожу Володю по широкой дуге и, едва сдерживая слезы, иду на выход.

Но муж решает оставить последнее слово за собой. Добить. Сломать мою волю и прогнуть под себя.

И выплевывает то, что заставляет кровь застыть в жилах:

– Иди, иди. Но имей в виду, что сына ты не получишь!

Торможу, как будто кто-то сзади натянул вожжи.

Легкие опаляет огнем – я пытаюсь вдохнуть, но не могу. Задыхаюсь, как астматик. Все тело колотит мелкой дрожью.

Медленно разворачиваюсь и режусь о торжествующий взгляд мужа. Он упивается тем, что пробил броню и напугал меня. Что все-таки добился своего: унизил и растоптал. И оставил последнее слово за собой. Сволочь.

– Ты не посмеешь…

– Почему? Я такой же родитель, как и ты. Имею равные права на Кирилла. Хочешь развода? Ты его получишь. Но сына я заберу.

– Я тебе его не отдам! – выкрикиваю.

– Отдашь. Как миленькая, – ухмыляется, а меня начинает тошнить от мерзости. – Посуди сама: у тебя ни работы, ни стажа, ни собственного жилья, ни денег…Как думаешь, оставит ли суд ребенка с тобой?