Закатываю глаза и, скрестив руки на груди, вздергиваю подбородок.

– Придет время, Феликс, и я на все плюну. Я была слишком молчаливой, тихой и послушной, когда замуж за тебя выходила. Но ты сделал меня сильной, за что я тебе благодарна. Всему свое время… Клянусь, однажды я тебя уничтожу. Собственными руками сдам властям.

Под хохот мужа я выхожу из кабинета. Мысленно проклинаю того придурка, который смотрел на меня во дворе. Пусть горит в аду. Сукин сын. Клянусь, если он попадется мне на глаза, я выскажу ему все, что думаю.

Лестница кажется бесконечной. Каждый шаг отдается тупой, ноющей болью. Лицо по-прежнему горит, будто его обожгли кипятком, а внутри все выворачивает от отчаяния.

Я почти не чувствую правую щеку. Пальцы дрожат, когда дотрагиваюсь до неё – она пульсирует. Хочется завыть от боли, но я сжимаю челюсти, не позволяя себе сломаться.

Добравшись до комнаты, сразу иду в ванную. Включаю холодную воду, опускаю голову и подставляю лицо под ледяную струю. Холод пронзает кожу, но боль не уходит. Только усиливается осознание того, что меня убивают. И морально. И физически… Мучительно медленно…

Я закрываю глаза и впиваюсь пальцами в край раковины.

Как выбраться отсюда? Куда бежать? Где спрятаться, чтобы он не нашёл?..

Но ответа нет. Только страх. Только беспомощность. Осознания того, что я всю жизнь проживу таким образом…

Я резко вдыхаю, выпрямляюсь и смотрю в зеркало. Губа рассечена. Щека опухла. В глазах пустота. Усмехаюсь собственному отражению. Мысленно проклинаю себя, что я такая слабая, беспомощная, ни на что не способная глупая женщина, которая не может защитить не только себя, но и своего ребенка.

Медленно вытираю лицо полотенцем. Пытаюсь сделать вид, что ничего не случилось. Именно в этот момент дверь открывается.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с огромными, полными слез глазами Сабины.

Она смотрит на меня. Смотрит и молчит. Ее губы начинают дрожать.

А я не знаю, как объяснить девятилетнему ребенку, почему ее мама снова в синяках.

– Мамуль! – голос Сабины срывается на крик, и прежде чем я успеваю что-то сказать, она бросается ко мне.

Ее руки обхватывают мои ноги, она зарывается лицом в ткань моего платья.

Дочь горько, судорожно плачет. Тоненькие плечи вздрагивают от рыданий, и это ломает меня окончательно.

Я пыталась держаться. Пыталась не показывать ей, как больно.

Но сейчас, когда мой ребенок цепляется за меня, дрожит от страха и плачет, что ее мама снова избита, я больше не могу сдерживаться.

Глухо всхлипываю, а потом сдаюсь.

Слезы льются ручьем. Опускаюсь на колени, обнимаю ее крепко-крепко, зарываюсь носом в теплые волосы и плачу вместе с ней.

– Все, родная, – вытерев ноющее лицо, отстраняюсь и заглядываю в глаза Сабины. – Собери сумочку, мы едем к дяде.

Дочь качает головой, недоверчиво разглядывая меня в ответ.

– Нет, мам. Нет, не хочу. Папа снова бить будет?

– Не будет, родная. Нам нужно отсюда уехать. Хотя бы на несколько часов.

«Иначе я с ума сойду», – продолжаю мысленно.

Сабина быстро скрывается в своей комнате, а я подхожу к зеркалу.

На щеке все еще пылает жар от ударов Феликса. Кожа горит. Нужно замазать, спрятать, сделать вид, что ничего не случилось.

Быстро достаю тональный крем, припудриваю лицо, закрашивая синюшные следы. Провожу кисточкой по глазам, убирая заплаканные тени. Затем переодеваюсь в свежую одежду. Забрав сумку, смотрю, что находится внутри. Я уже несколько лет храню небольшой нож. Чтобы защитить себя и дочь в случае, если псы мужа станут приставать.

Сабина выходит из комнаты с сумкой, и мы направляемся вниз. Я не смотрю по сторонам, не хочу видеть Феликса. Вести с ним какой-либо диалог.