Владислав поджал упрямо губы и нахмурился. Уже хотел мне возразить, как я продолжила.

– Я не собираюсь терпеть несправедливые упрёки с твоей стороны. И срывать на себе недовольство я не позволю. Это недостойное поведение. Если ты не хочешь, чтобы я тебя встречала, то просто скажи, и я не буду. А орать на весь аэропорт — это за гранью. — опередила я его и продолжила. — Мне не нравится, что ты ездил с Ириной Андреевной. Я ревную.

– Ты ревнуешь меня? — удивился муж.

– Конечно! Я ведь живой человек. — я пожала плечами и улыбнулась мужу, взглянув в его глаза и надеясь поймать ответную улыбку.

Мы стояли на стрелке светофора на перекрёстке Ленинского и Университетского проспекта и ждали левого поворота. Ещё немного проехать, и на углу с Мосфильмовской в глубине крошечного сквера будет наш дом.

Раньше, когда я везла мужа домой из аэропорта, то примерно на этом месте, либо чуть дальше по проспекту, мы начинали целоваться.

Но не сегодня.

Под мерный звук сигнала поворотника я отчётливо поняла, что наступает новый этап наших отношений.

Неотвратимо.

Как предстоящая зима.

Клац – клац – клац.

3. Вторая глава

– Мам! Я не хочу есть кашу! – заканючил Данилка, размазывая овсянку по тарелке так, чтобы растопившееся масло в середине из лужицы растеклось по спиральным бороздкам.

– А если с вареньем? – я подняла правую бровь и посмотрела с хитрым прищуром на сына через плечо на секундочку, отвлекаясь от кофе, что томился на огне.

– С вишнёвым? – протянул Данилка.

– С абрикосовым! Из тех абрикосов, что ты помогал собирать бабушке летом, – усмехнулась я, ловя поднимающийся кофе и переливая его в чашку для мужа.

– Ты привезла именно мои баночки? – заинтересовался сын, отвлекаясь от прокладывания масляных рек по овсянке.

– Конечно! – сказала я и достала пузатенькую баночку с криво приклеенной наклейкой, на которой Данилкиной рукой была написана фломастером съезжающая к хвосту оранжевая надпись.

Посмотрела на мужа и, поймав его взгляд, протянула банку, чтобы он её открыл. Владислав чуть заметно скривился и провернул с щелчком крышку.

Поставил банку на стол, затем вновь уткнулся в телефон, попивая свой кофе и ковыряясь в омлете.

Настроение моего мужа в последнее время было переменчивым. Он то искрился довольством, то улыбался, а то был мрачен и угрюм.

Я никак не могла угадать его реакцию в следующее мгновение.

– Мам, тренер просил тебя подойти, – проговорил сын с полным ртом.

– Не болтай за столом, тем более, пока не прожевал! – стукнув о стол чашкой, резко сказал муж и встал, отодвигая с грохотом стул и выходя из кухни.

Я проводила его удивлённым взглядом. Раздражение расходилось от Владислава волнами словно цунами. Только успевай уворачиваться.

– Какой? Шахматы или плавание? – спросила я затихшего Данилку чуть позднее, когда он доел кашу.

– Шахматы. Там турнир намечается, и я думаю, что меня пригласят, – пробурчал он, беря из моих рук чашку с чаем.

– Ты бы хотел принять участие? – улыбнулась я.

– Да! И мам, сыграем сегодня вечером? А, нет... Сегодня ты не сможешь, ты идёшь на родительское собрание, – загоревшись идеей, скис к концу фразы Данил, но, подняв взгляд, продолжил с надеждой. – Тогда завтра?

– Завтра сыграем! И я не дам тебе шансов на ничью! – засмеялась, взъерошив его кудряшки.

Данила родился кудрявым. В моего отца. Он и похож был на него. Такой же длинноногий и подвижный.

Когда был маленький, перед его убойным очарованием устоять не было никакой возможности. Даже ледяная королева – моя свекровь Ираида Александровна, и та пала жертвой этого напоминающего жеребёнка улыбчивого сорванца. Голенастый и порывистый, он никого не оставляет равнодушным. Жаль, кудряшки коротко подстригаем теперь. Но иначе сложно приходится в бассейне.