Во мне нет жалости или умиления к Ане. Или желания обогреть. Я действую из логики того, что я взрослая, а она ребенок. Голодный и брошенный.

Это не слезливая доброта к милой крошке, а осознание того, что я должна быть человеком, а только потом обманутой женщиной, которая ничего не понимает.

— Взрослые сами все решают, — говорит Ани, взбираясь на стул.

Я лезу в холодильник. Через минуту разогреваю в микроволновке запеченную картошку и утку, что я порезала на небольшие кусочки.

— Взрослым легче, — вздыхает Аня.

— Я бы так не сказала, — смотрю на нее, привалившись к одной из кухонных поверхностей.

— Ты хочешь быть опять маленькой? — Аня подпирает лицо кулачком.

— Подловила, — скрещиваю руки на груди. — Нет. Я не хочу быть опять маленькой.

— Вот, — Аня вздыхает.

Микроволновка пищит, я вздрагиваю, нырнув на несколько секунд в холодное отупение.

— Спасибо, — говорит Аня, когда я ставлю перед ней тарелку и кладу вилку. Поднимает взгляд. — А шалотка?

— Шарлотка, — тихо поправляю я ее. — Сейчас будет. Чай еще заварю.

— Вы хорошая, — подхватывает вилку.

Минуту смотрим друг другу в глаза.

— Я могу начать? — неожиданно спрашивает она.

— Что, прости?

— Я могу начать кушать?

От ее вопроса мне становится зябко.

— Да, — растерянно отвечаю я. — Конечно.

Кивает и накалывает на вилку кусочек утки. Провожу ладонью по шее и отвлекаюсь от липкого страха в груди на чай.

Этот страх из детства, в котором я за столом могла получить оплеуху от отца за то, что громко чавкаю.

И Аня кушает тихо. Закрываю глаза. Я ведь все это оставила в прошлом. И меня от отца-тирана спас Руслан, который буквально физически отстоял меня.

— Ты грустная.

— Задумчивая, — лезу в шкафчик за пачкой чая. — И ты того дядю, которого я тебе показывала на фотографии, точно не знаешь?

— Нет.

— И ни разу не видела? — внимательно вглядываюсь в настороженные детские глаза.

— Нет, ни разу, — мотает головой. — А кто он?

4. Глава 4. Я не знал!

— Аню забрали, — говорю я, когда на кухню врывается мой муж Руслан. Подпираю лицо кулаком. — Вот так дела, да?

Раздувает ноздри.

Меня бесит моя особенность характера, которая выражается в некоторой отстраненности в сложных ситуациях.

Кто-то скажет, что это хорошо.

Да. Например, когда у сына был открытый перелом ноги, это мне помогло, а сейчас бы я хотела кричать и скандалить.

Бросать тарелки в Руслана, орать, какой он урод и мерзавец.

Но с точки зрения практичности, это никак не изменит ситуацию.

— Я ее накормила и сдала полиции, — щурюсь. — Девочка утку никогда не ела.

— Аглая…

— Я взяла номерок у милой тети-полицейской, — я не моргаю. — Попросила быть с девочкой подобрее. Это же какая жесть. Бросить ребенка.

— Ты…

— Что? — перебиваю Руслана. — Я с ней мило поболтала. И ей будто не пять лет. И это страшно.

Поскрипывает зубами, выдыхает и тихо говорит:

— Ты поступила правильно.

— Да ты что?

Минутное молчание, и руслан сглатывает.

— Она твоя? — хмурюсь.

Отворачивается. На щеках играют желваки, а у скул проступают красные пятна гнева. Вот сейчас в груди колет тонкой иголочкой.

У нас через неделю фарфоровая свадьба. Двадцать лет. Заказан банкетный зал, приглашены гости.

​​— Да, — говорит Руслан на грани рыка. — Это моя дочь, но ты не должна была о ней узнать.

— И ты пять лет все это скрывал? — в растерянности отвечаю я. — Ей ведь около того.

— Будь моя воля, был бы аборт, — Руслан поскрипывает зубами. — Это ошибка, Аглая. Понимаешь? Эта стерва не должна была лезть в нашу семью. Я содержал эту девочку, но никак не контактировал, — разводит руки в стороны. — Она меня даже не знает!