— Только не говори, что разлюбила меня за один час.

Собираю всю волю и с силой выталкиваю слова из глотки:

— Нет, Мирон. Любовь не прошла, — смотрю на него тяжелым взглядом и сгребаю осколки себя, — но, поверь, я сделаю все, чтобы выжечь из себя эту любовь.

Епифанов резко придвигается ко мне и пытается схватить в объятия, но я отбиваюсь и отталкиваю его:

— Хватит! Довольно того, что ты целовал меня без моего согласия, — на самом деле я смутно помню то, что тогда происходило, все будто за красной пеленой, размыто.

Боли до сих пор нет, но я знаю, что придет момент — и эта волна накроет меня, уничтожит. Пока же мое сознание спасает меня, накидывая броню одну за одной.

Мирон оставляет попытки сблизиться со мной, роняет руки на колени и откидывает голову назад, упираясь в подголовник.

— Я был не в себе, Кудряшка. С катушек слетел, когда понял, что ты собираешься уйти.

— Хватит называть меня так, Мирон. Кудряшки больше нет, — рублю жестко.

— Ошибаешься, — устало оборачивается ко мне, трет отросшую щетину. — Ты задвинула ее куда-то далеко, вытравила из себя. Изменила внешность, поведение. Ты была смешливой девчонкой, готовой идти со мной, куда бы я ни позвал. А превратилась в чопорную диву, отстраненную ледяную королеву.

Я ахаю, опешив от его претензий:

— Ты забыл, кто ты? Генеральный директор строительной фирмы. Бесконечные приемы, подписание договоров, новые партнеры, смотрины. Я пыталась соответствовать тебе и твоей семье. Стать для тебя идеальной, все, как хотела твоя мать…

— А чего хотел я, Рит?! — Мирон переходит на крик. — Ты не задумывалась об этом? Мне нужна была ты! ТЫ! Не идеальная вылизанная картинка, а та самая безбашенная девчонка, которая радовалась каждому дню, бегала под дождем и таскала домой бездомных котят.

Дышу глубоко… сколько же у нас накопилось невысказанных претензий за эти годы?

— Но и ты изменился, Мир. Отдалился. Хотя все это уже неважно. Прошлого не отмотать назад, нас не изменить. Мы такие, какими стали… Или такие, какими нас сделали.

— Для меня ничего не поздно, Рит, — снова тянет руку, пытается переплести ее с моими пальцами.

Я поддаюсь, разрешаю ему это сделать — напоследок.

— Вернись. Начнем все с начала. Съездим в отпуск, отдохнем вместе. Помнишь, мы хотели ребенка?

Как ножом по больному месту. Уже несколько лет у нас не получается зачать ребенка. Боже, сколько всего пройдено. Куча анализов, тестов, узи. Сколько надежды, молитв, отправленных в космос. Видимых проблем нет, все врачи талдычат одно и то же: про гребаную совместимость. Про время, про то, что надо отпустить и «оно придет само».

Хорошо, что не пришло.

— Я так не смогу, Мирон. Я даже в глаза тебе смотреть не могу, а ты говоришь вернуться, — рублю канаты, соединяющие нас, переплетающие наши судьбы.

Как бы я ни любила, как бы я ни хотела быть с Мироном, мои чувства не перепрограммировать, память не стереть, да и нас уже не изменить.

— Нет больше никаких «мы». Теперь каждый сам по себе. Отвези меня домой, пожалуйста.

Мирон кладет руки на руль и роняет на них голову. Я отворачиваюсь к окну и смотрю в темноту. Слушаю себя, ищу что-то. Наверное, я правда стала замороженной, не только внешне, но и внутренне, раз ничего не чувствую.

Ведь должна же быть гребаная боль… Я вижу ее в его глазах, вину, страх, все это там. Почему же я бесчувственная такая.

— Я люблю тебя, — поднимая голову, говорит Мирон. — И, в отличие от тебя, я не буду выжигать свои чувства. Ты самое лучшее, самое светлое, что было со мной. Я ошибся, знаю. И, наверное, мне нет прощения, но это не значит, что я отступлюсь от тебя.