Молчу дальше… Для нашего посёлка. А раньше я его в посёлке не видела…

Подходим к дому, заходим в подъезд. Я почему-то чувствую, как сердце стучит сильнее. Подходим к двери, как он внезапно за руку меня к себе разворачивает и к стене прижимает. На секунду я теряюсь. Сердце готово выпрыгнуть из груди…

– Отпусти меня, пожалуйста!

– Почему? Не нравлюсь?

Я резко дёргаюсь и залетаю в квартиру. Дверь не закрыта. На кухне продолжается веселье, а я, скинув обувь и куртку, бросаюсь в комнату. По щекам почему-то текут слёзы… Неужели я так буду жить всю жизнь…

С трудом открываю глаза. Боже, как болит голова. Руки и нога… А ещё этот кашель. Дикий мучительный приступ. Резко сажусь. На красивом белом одеяле остаются капли крови.

Господи, где я? Оглядываюсь. Спальня. Всё выполнено в красивом тёмном цвете, ни чёрный, тёмно-коричневый цвет.

Откидываю одеяло. Я в красной шёлковой пижаме. Меня кто-то переодел?

Осторожно встаю, прохожусь по мягкому паласу, дёргаю дверь. Замираю. Слышны голоса.

– Зачем ты её притащил сюда?

– Она могла много чего видеть! Ценный свидетель, и она больна!

– Слушай, она зечка и в розыске!

– Она женщина и красивая женщина!

Дверь скрипит, голоса замирают… А вот это уже интересно…

Солнечные лучи радостно проникали в комнату. Я распахнула окно. От запаха перегара запотели, казалось, стёкла…

Вздохнула. Мама валялась на кровати. В грязных джинсах и такой же грязной майке. Волосы спутались.

Я не могла поверить, что это моя мама. Красивая мама. Яркая, красивая женщина…

Я ничего не понимала. Вздохнула и направилась на кухню убирать следы вчерашней попойки.

Чайник весело свистел на плите, а я, подперев руку кулаком, смотрела в окно. Скоро осень, а мне одеть нечего, у куртки рукава короткие, опять как посмешище пойду в школу…

– Доброе утро!

От неожиданности я вздрогнула. На кухню вошёл Никита. Я молча кивнула и, быстро убрав чайник с плиты, насыпала себе растворимый дешёвый кофе.

– В холодильнике полно еды, угощайся! Много чего есть! Карбонад, фрукты, арбузы!! Будешь дыню???

Никита широко улыбнулся, а мне от его улыбки дрожь по телу прошла. Чужого я никогда не брала, только когда Зинаида Ивановна очень вкусными булочками с яблоками угощала. А чужое не могла взять и еду этого Никиты брать не хотела.

– Спасибо, я не голодна! – тихо произнесла я и, подхватив чашку, выскользнула с кухни.

Находиться с этими людьми я ни то что не хотела, не могла…

– Карина, доченька, я немного денег Виталику отправлю, и вот у меня есть! Денежка есть, ты не сердись на меня, дочка!!!

Мама дрожащими руками на стол положила деньги. Я вздохнула, пару тысяч каких-то, их ни на что не хватит…

– А сколько он заплатил?

Мама вздохнула.

– Виталик…

– Мама, хватит! – я яростно ударила по столу. – Виталик игроман, а ты его долги карточные оплачиваешь, тебе сказать, какой у нас долг за коммуналку? Мне одеть нечего! Неужели штаны дороже дочери?

Мама глаза опускает, а я в окно смотрю. Как это всё низко и больно, как…

– Настя совсем человеческий облик потеряла! Пьёт!

Я стояла в очереди за хлебом и слышала, как обсуждали мою маму. А когда-то мы сюда приехали, были такими счастливыми. С нами жил папа… Мы были счастливы, а потом папы не стало, и жизнь покатилась под откос, мама совсем скатилась… Виталик…

От омерзения меня передёрнуло. Его посадили, и хоть за это я была счастлива, что не приходилось терпеть его пьяную рожу, хотя мама без него пила так же, как с ним, если не хуже… Мама совсем скатилась, и бабушки в очереди были правы…