Я поджала губы и кивнула, беспомощно озираясь по сторонам. Блеклые стены, все такое нейтральное, безликое. Пустое. Без наполнения, без воспоминаний, без жизни.

Самое то, чтобы начать с чистого листа и наполнить красками заново. Но как же обжигающе ядовито пульсировало в венах.

— Может, я зажралась, Люб? — грустно поинтересовалась я. — и надо просто заткнуться и с благодарность принять то, что мне оставил муж? Ведь мог же вообще с головой попой на улицу выставить… а он позаботился

— Так! Стоп. Стоп! — рассердилась она, — какое зажралась? Ты о чем? Он тебя выставил из дома, в который ты душу вложила, все по детям-поросятам заблаговременно рассовал, чтобы тебе лишнего не перепало. Ты ведь далеко не половину совместно нажитого получила. И даже не одну десятую. И это при том, что ты его женой четверть века была и троих детей ему родила!

— Знаю, но…

— Что, но, Вер? Что? Хочешь сказать, что недостойна? Или что твоей заслуги в его благосостоянии нет? Есть! Еще как есть! Каждый раз, когда твой Коленька впрягался в работу – за его спиной была ты! Он знал, что у него есть надежный тыл, уют, островок спокойствия! Ты его держала наплаву во время неудач, и искренне радовалась во время взлетов. Ты была его крыльями.

Увы, крылья постарели и прохудились, и теперь от них не было толка.

— А может, ты думаешь, что во всем этом твоя вина? — подозрительно прищурилась подруга.

Я отвела взгляд.

Признаться честно, этой ночью я много чего думала. После личной встречи с Вероникой, во мне обнаружилась уйма комплексов. Я внезапно ощутила и тяжесть прожитых лет, и каждую морщинку вокруг глаз, и лишние килограммы в области талии. У меня не было звездной карьеры, блестящих волос. А с таких шпилек как у нее, я бы бездарно повалилась через пару шагов.

— Не смей, слышишь? — прошипела Люба и для верности еще встряхнула меня, — не смей даже думать о таком!

— А как не думать, Люб? Поневоле ищешь причины в себе. Не додала чего-то, не долюбила. Постарела…

— Все стареют! Это не преступление и не оправдание для предательства! Не оправдание для подлости! Твоя семья поступила именно подло! И ты это знаешь. Тебе бы вообще сейчас уйти в туман и все мосты за собой сжечь. Ампутировать то, что причиняет боль. А они пусть там сами дальше как хотят барахтаются.

— Ты бы смогла ампутировать родных детей?

— Нет, — горько вздохнула она.

Меня ломало от того, что я не могла взять телефон и просто позвонить им, спросить, как дела. Потому что боялась, что они либо вовсе не ответят, либо ответят на ток, что кровь свернется от их недовольства.

— Так, ладно. Хватит киснуть, давай лучше мебель новую выберем. Я тут на группу подписана, и у них такие симпатичные диванчики есть. Сейчас покажу.

Она достала телефон, зашла в соцсеть и принялась листать ленту:

— Так, секундочку, сейчас…

— Погоди! — я схватила ее за руку, — верни назад!

Люба несколько раз мазнула пальцем по экрану и появилась фотография.

— Черт…

На снимке был мой дом, мой двор. Моя веселая дочь. Мой довольный, как морж муж. Бывший муж. Артем с мешком, из которого торчали сухие ветки и листья. Все в варежках, у Марины в руках грабли, у Коли лопата. Рядом суетилась наша старая дворняжка Роза.

Не было только меня.

…Зато была сияющая Вероника в голубой курточке и обтягивающих брючках и подпись к фотографии:

Если на субботник, то всем вместе!

А на заднем плане открытый зёв гаража, заставленного черными мусорными мешками, которых там раньше не было. Из одного из них выглядывал край пестрой тряпки, в которой я узнала свои любимые шторы. Из другого свисала моя светлая куртка, рукавами стелясь по грязному полу, в углу сиротливо стояли мои серые сапоги.