Снова отвлекаюсь на скульптуру. Это лучше, чем встречаться с ним глазами.

— Нет, я просто соскучился, — спокойно и тихо отвечает Андриевский.

— А я уж было подумала, что на дьюти-фри напала саранча.

Грустно прыснув, Андриевский отходит, прогуливается по мастерской, скорее всего, он разглядывает мои готовые работы на стеллажах, это понятно по скрипящим под его ногами половицам.

— Помнишь, как мы с тобой познакомились, Снежа?

Его слышно где-то справа. С горечью выдохнув, растираю глину активнее, периодически беру в руки стеки и подтесываю скульптуру со всех сторон. Мне легче, когда руки заняты.

— Нет. Зато я прекрасно помню, как однажды вошла в дверь твоего офиса, а там Лада застегивает на пышных сиськах твою белую рубашку. Я ее сразу же узнала, потому что самолично утюжила.

Собственные слова обжигают нервы. Андриевский устало и чуть тише, чем до этого, отвечает:

— Я же тысячу раз объяснял, как это произошло. Но ты упрямо не хочешь меня слушать.

— Я просто завидую, у меня-то таких сисек нет. — Смотрю на свой измазанный в глине топик, как будто уверяясь в собственных словах. — Где-то единичка, не больше. А там, думаю, целая тройка. Но тебе лучше знать. Ты их видел без пушапа и подобной лабуды.

Дичь, которую я несу, ранит меня саму. Это все равно что засадить по глупости занозу, а потом сесть с иголкой под лампу и ковыряться в пальце наживую. Лучше бы вообще с ним не разговаривать. Но я не могу отпустить. Болит.

— Это стечение обстоятельств, Снежа. Я позволил ей переодеться, так вышло.

— В кабинете президента компании? — с сарказмом переспрашиваю я. — Как удобно. В следующую персональную выставку вечернее платье буду надевать не дома, а в офисе директора центрального выставочного зала города. Ему как раз где-то как тебе, я думаю, он мне тоже позволит.

— С тобой тяжело, — добавляет он как будто бы изможденным голосом.

— Да, изначально ты думал, что я стану удобной женой президента, но я не смогла смириться с участью красивой картинки. Терпилы из меня не получилось, извини, а тебе жена нужна для поддержания имиджа, Елисей, мы в друг друге ошиблись, так бывает, — последнюю фразу я заканчиваю, работая над глазницами своей плачущей девушки, сейчас они словно темные дыры.

Несколько месяцев назад точно такой же пролом образовался в моем сердце, и он не заживает. Надеюсь, что я скоро переболею своим мужем и меня отпустит окончательно. До Нового года осталось совсем чуть-чуть, а после он обещал отпустить меня.

— Любого человека можно обвинить во всех грехах, любимая, ты это прекрасно знаешь.

— Не смей! — Резко дергаюсь, разворачиваюсь, жалко и беспомощно угрожая ему стеком.

Потому что это его «любимая» жалит почти как тысяча пчел. Я не могу причинить мужу вред, но хочу, чтобы ему было больно. А он смотрит мне в глаза, да так грустно, что аж зубы сводит.

— Никогда больше так меня не зови! От этого еще противнее! Ты понятия не имеешь, что это слово значит. И прекрасно знаешь, что я согласилась подождать с разводом до этого чудесного семейного праздника с елкой и гирляндами только ради Паши.

Елисей молчит. Складка между бровями становится глубже. Он будто бы даже злится, кажется, и его терпению приходит конец.

— Ну, естественно, ради Паши. Как же иначе?! — смотрит на меня с ничего не выражающим, абсолютно отрешенным лицом, глаза пустые, потухшие, наверное, он уже жалеет, что связался со мной.

Когда-то наши сердца бились в унисон. А теперь вот совсем врозь.

— Повторю еще раз, если ты забыла. В тот день во время брифинга, который я проводил для сотрудников компании, Лада совершенно случайно облила свою блузку кофе. Ты знаешь ее характер, она трудно сходится людьми, она никого не знала, кроме меня, к тому же тогда я только-только взял ее на работу. Пятно было просто огромным, а кофе горячим, ей пришлось резко покинуть совещание, чтобы не получить ожог. Как она могла в таком виде пройти через все здание? А мы дружим семьями. Это нормально — помогать друзьям.