— Да, да, конечно, Рада, — соглашается Антонина Ларионовна, и мне чудится, что из её поганого рта высовывается раздвоенное жало. — И пассажиров удовлетворить по высшему классу, если необходимо. Мы все это прекрасно знаем.

Спокойствие, главное спокойствие! Вдох-выдох.

— И вот столько мужчин вокруг меня вилось, — плюхает она первый кусок теста в шкворчащее масло, и жирные брызги разлетаются по всей итальянской плитке, стекая лоснящимися подтёками по стене. — Но я всегда думала о том, как же мой сын воспримет то, что его мать променяла его отца на какого-то там… — она так и не находит слов, чтобы правильно описать мужчин, которые, по её словам, за ней увивались.

— Сочувствую, — и без тени сочувствия в голосе хмыкаю я. — Должно быть очень тяжело быть всегда приклеенной к ребёнку и посвящать ему всю себя, без остатка. Но ведь сейчас ведь у вас столько свободного времени. И Женя под моей заботой. Могли бы расслабиться, — добавляю я и вижу, как второй кусок сырника летит в сковородку.

— Да как же, расслабишься тут! — поворачивает моя свекровь голову и смотрит с ненавистью на меня. — Вон, в новостях постоянно пишут, как всякие жёны бизнесменов и известных людей им изменяют, а потом ещё и разводятся с ними! Лишь бы денег побольше захапать! Что за женщины пошли. Меркантильные. Порочные. Грязные, — перечисляет она пороки современных жён миллионеров, и каждое слово тяжёлым камнем плюхается в мой огород.

— Согласна, — киваю я ей, уже отключив свой мозг, и слушая её вполуха: зачем мне портить карму и настроение. Лучше подумаю, как лучше сегодня подготовить наш с Женей вечер.

Какое надеть бельё: розовое и с кружевами, или тот черный шёлковый корсет с алой шнуровкой и открытой попкой? И вообще, заказать столик в нашем любимом ресторане или сразу снять люкс в шикарном отеле? Там, кстати, и моя свекровь не сумеет просочиться, потому что мне уже иногда начинает казаться, что она в нашем доме караулит и подсматривает за нами на каждом углу. И даже пробирается тайком в нашу спальную, когда мы занимаемся с мужем любовью.

Бррр.

Я встряхиваю головой от отвращения, представив эту омерзительную картину, и тут до моего слуха пробивается сквозь монотонный гул всей белиберды, которую мне дует в уши свекровь, всего одно слово.

Мия.

Я поворачиваю голову в сторону своей свекрови, вычерпывающей жирные, почти обугленные сырники, из кипящего масла, и слышу шипения.

Мой кофе безвозвратно убежал.

3. 3

— Простите, Антонина. Ларионовна, — нервно сглатываю я. — Что вы только что сказали?

— Ты бы лучше за кофеем своим следила, а то теперь на всю кухню будет вонять, — поджимает накачанные губы свекровь.

Как будто мы с ней на коммунальной кухне, а не в шикарно обставленном особняке с прислугой!

— Да-да, Леночка всё уберёт, я её попрошу, — перебиваю я её.

И понимаю, что совершила ужасную оплошность. Мне ведь самой надо было броситься сломя голову за тряпкой и отдраить до блеска плиту. Чтобы удовлетворить эту престарелую гарпию. А потом ещё и поцеловать её в отвислую унылую жопу!

Но я всё ещё пытаюсь вспомнить потерянное слово.

— Антонина Ларионовна, простите ради Бога, что вы только что говорили? Я немного задумалась, — прошу я её.

— А я говорила, что всегда воспитывала Женечку правильно. Учила гулять и общаться с хорошими девочками из приличных семей, — зло брызжет она в меня слюной, пока в раскалённом масле плавают её расплывшиеся, как дряблые пельмени, сырники, и тоже разбрызгивают по всей округе жирные ошмётки.

— Да-да, конечно, вы очень правильно воспитали моего мужа, — нетерпеливо поддакиваю я ей.