— Александрович, — не перестаёт улыбаться тот. — Привет, Данил, я буду твоим тренером.

— Здравствуйте, — без особого уважения бурчит Данька и скашивает глаза на не докрученные болты.

— Любишь бегать? — Тем временем обращается к нему Воскресенский.

— Нет.

Серьёзно?

Изумлённо подняв брови, я перевожу взгляд на сына. То есть бегать он не любит, а на дорогу полчаса назад чуть не выскочила, наверное, я.

— Может, тогда футбол? — не сдаётся Никита, глядя на Даньку с возросшим интересом.

— Не-е, — тянет моё чудо, отвлекаясь на рассматривание автомата с едой. — Не очень.

— Тогда что любишь? — Весело приподнимает светлую бровь Никита.

И становится вдруг неадекватно впечатляющим, для моего взгляда уж точно. И сразу замечается белая футболка, всё ещё мокрая и прилипшая к крепким плечам и груди. И сильные натренированные ноги. И хулиганские зелёные глаза, перехватившие мой оценивающий взгляд.

Упс.

Нет, три месяца это много, пора забыть мужа, который с радостью стал бывшим и хотя бы вещи его довыбрасывать.

— Конструктор, — ответ убивает наповал нас обоих, заставляя обратить всё внимание на ребёнка.

— Конструктор? — переспрашивает Никита, который такими темпами Данькиным тренером может и не стать.

— Конструктор, — повторяет сын и смотрит на него по-взрослому расчётливо. — Он дорогой, а у футболистов много денег, а мама теперь одна. Поэтому я стану футболистом и куплю себе весь конструктор на свете.

Три, два, один. Тыдыщ.

Это в моей голове взрывается баллончик с краской, заливая лицо, шею, уши и, кажется, всю меня краснотой. Нехорошей такой, горящей на щеках лесным пожаром.

— Даня! — пытаюсь я образумить сына, но куда там.

Он же взрослый. Они в семь теперь все взрослые.

— Хм, — давит смешок Никита. — Классная цель, мне нравится. — И протягивает Даньке руку, которую тот со всей серьёзностью пожимает на фоне всё ещё пунцовой меня.

— Так-то ему нравится бегать, — зачем-то оправдываюсь, — просто Данька…

— Просто Данька настоящий мужик, да? — И настоящий мужик вдруг улыбается во все двадцать восемь без двух передних зубов и согласно бьёт по подставленной пятерне. Боже, что тут вообще происходит? — Да. Крис, ты как, хочешь посмотреть на своего защитника? — И прямой смущающий взгляд.

— Защитника? — сбиваюсь я с мысли.

— Конечно, защитника, как минимум от трат на конструктор. — Пока я думаю, Никита оборачивается и зовёт во всю мощь лёгких: — Игорь!

— Чего? — От того самого автомата отделяется второй, видимо, тренер, и вальяжно идёт к нам.

— Проводи Данила в раздевалку, пусть переодевается. — И Даньке: — Это Игорь Валерьевич, он всё тебе покажет. Давай иди, а через десять минут жду на поле.

— Дань? — зову я шагнувшего было сына и он возвращается, крепко обнимает меня за талию, на мгновение прижавшись щекой к груди и, забрав рюкзак, следует за Игорем Валерьевичем.

— Так что, идёшь смотреть? — склоняет голову к плечу Никита, и мне вдруг становится жарко. От его пристального взгляда. От желания опустить глаза. От атмосферы, что готова вспыхнуть от малейшей искры. — Организую тебе вип-место на банке.

— Банке?

— Увидишь, — многообещающе улыбается Воскресенский и, едва касаясь моей талии, направляет в нужную сторону.

Банка оказывается удобным рядом полноценных кресел под прозрачным капюшоном. Оргстекло не мешает почувствовать себя букашкой у подножия огромных высоченных трибун, поднимающихся до самой крыши футбольного манежа. Данька уже стоит в шеренге примерно таких же по возрасту мальчишек и внимательно слушает тренера. Никиту.

Того самого Никиту, который в наглую называет меня «Крис», зовёт на свидание и зажимает в тёмном переходе между холлом манежа и, собственно, выходом на поле.