В воздухе повисает напряженная пауза. До Димы будто не доходит смысл моих слов. Он сжимает руль руками до побелевших костяшек. Бьет по нему ладонями, когда мы застреваем в пробке. Даже рычит злобно.

«Любила бы тебя мать так же сильно, как любишь ее ты, Дима, — мысленно произношу я, чувствуя, как внутри загорается огонь. — Любил бы ты меня, как полюбила тебя я», — пробормотав шепотом, снова отворачиваюсь к окну, опускаю стекло.

Лица касается теплый ветер. Не в силах сдержать слезы, я часто хлопаю ресницами, чтобы немного успокоиться. Сейчас не время для слабости. И если уж закатывать истерику, то явно не здесь. И не перед ним. А в тишине и одиночестве.

— Когда я поехал к ней в ту ночь... Я не ожидал тех слов. Не ожидал увидеть те бумаги, доказывающие, что ты была со мной ради денег. На самом деле сомнения грызли внутренности. Я не поверил матери. От слова совсем. Подумал, ну черт возьми, возможно, просто фальшь. Но...

Качнув головой, он поворачивается в мою сторону. И всего на пару секунд наши с Димой взгляды встречаются. И я понимаю, что не только мои глаза наполнены слезами, но и его.

Впиваюсь ногтями в ладони, нервно сглатывая ком в горле. Но он меня душит. Воздуха катастрофически не хватает. Будто я осталась в душном пространстве в темноте и лишилась кислорода.

— Мама позвонила отцу. Она столько всего ему наговорила... Впервые видел, чтобы они так грубо разговаривали друг с другом. А потом отец заорал, что действительно сговорился с тобой. Что это был ваш совместный план. И что ты согласилась выйти за меня замуж с условием, что все имущество моего отца станет твоим. Что ты идеальная для меня жена, а не та, которую выбрала мать.

Мои брови ползут вверх. Я умудряюсь улыбнуться. И даже рассмеяться. И вот уже мой смех превращается в хохот сумасшедшего и неадекватного человека. Господи... Мои нервы окончательно сдают.

— И ты поверил, — договариваю я вместо него, все так же смеясь. — Боже мой. Какая же ты сучка, Милена. Всего тебе мало. Мало ты заработываешь и все пытаешься под богатых мужиков лечь ради денег.

— Милен...

— Нет, ну а что? Прав ты, да. Все так и было, — улыбка исчезает, вместо нее появляется злость и невыносимая обида. — Я тебя не осуждаю, Дим, если что. Молодец. Что поверил. Все-таки они твои родители... Только... Прости меня за прямолинейность. Но тупость у вас в крови течет.

— Отец сказал, что он выдал все на эмоциях, — игнорирует мои слова. — В тот день, когда улетал в Штаты. Поклялся... Что ты чиста. Твоя реакция на мои косяки и без того вынуждала меня задуматься. Я ведь видел, что все не так... Понимал, что не можешь ты так играть. Ты была такой разочарованной... Я чувствовал твою боль, но слова отца ввели меня в такое заблуждение, что я ни хрена не соображал. А когда опомнился... Было слишком поздно. Милен, прости...

Он берет меня за руку и сжимает ее. Я же смотрю перед собой как заторможенная. Выдергиваю ладонь, когда автомобиль Беркутова останавливается в метрах десяти от больницы.

Врач ничего хорошего не предвещает. Состояние критическое, и непонятно, что станет с женщиной. Отец уходит, сказав, что пообщается с доктором и, если понадобится, вызовет сюда других, более опытных врачей.

Дима сидит на кафельном полу, прислонившись спиной к стене и обхватив голову руками. Он слишком резко встает, я даже вздрагиваю, не понимаю, что произошло. Пока не слежу за его взглядом.

Лиза... На лице несколько царапин. Живота, благо, нет. И она почему-то плачет.

— Дим, прости, — говорит она, складывая руки в умоляющем жесте. — Я не хотела.