— Ты что творишь?

Марат медленно поворачивается. Угрожающе на меня надвигается, и впервые рядом с ним я чувствую опасность. Не безразличие или презрение, а именно опасность.

— Марат…

— Зачем ты доводишь меня, Кира? — не говорит, а натурально рычит.

Я делаю шаг назад, а сама кошусь по сторонам в поисках того, что можно использовать в качестве защиты.

Багиров делает еще шаг, но внезапно останавливается. С шумом втягивает в себя воздух, а потом выдыхает. От него исходят волны гнева, но я заставляю себя вскинуть подбородок, собрать волю в кулак и проскрежетать:

— Ты дикарь и диктатор. С тобой невозможно жить, Багиров.

— Тебе понадобился год, чтобы это понять? — со злой усмешкой парирует.

Боже правый, я точно была не в себе, когда сказала «да» этому чудовищу.

— И, тем не менее, ты прожила этот год со мной. Что тебе не хватает? Разве ты плохо живешь? Разве ты не получила, что хотела? — он обводит рукой пространство, как бы демонстрируя всю окружающую нас роскошь.

Проблема в том, что за год жизни в этих хоромах, я так и не почувствовала себя дома. Возможно, потому что всякий раз когда хотела создать уют и приносила побрякушки вроде гирлянд и декоративных подушек, Багиров смотрел на них как на кучу дерьма у себя под носом. Нет, он не сказал ни слова. Достаточно было его скривившейся физиономии.

Вся посуда белая, ни тебе какой-нибудь чашки с фотографией или новогодним рисунком, выбивающихся из общей картинки декора. Все всегда стоит на местах. Даже ключи, которые я постоянно (иногда специально) оставляю на столе в зале или на кухне, всегда оказываются по итогу в ключнице. Чертов педант!

— Я не этого хотела!

— Но это все, что тебе предложили.

Обидные слова попадают точно в цель, но я не позволяю им осесть тяжелым камнем на сердце. Багиров прав, чего таить. Другого мне ничего не предложили. Да и выбор, откровенно говоря, был незавидный.

— Ты — свинья! — в сердцах выплевываю.

Муж хищно прищуривается.

Раньше я не позволяла себе подобных высказываний. Поверьте на слово, у меня терпение святого, учитывая, что я год прожила с Маратом и ни разу до вчерашнего дня не пикнула. Однако у всего есть предел.

— А ты что, мальчика-зайчика себе хотела? — едко протягивает. — Ты знала за кого замуж выходишь, Кира, — жестким тоном обрубает, отчего я дергаюсь, точно от пощечины. — Знала, какой я. Знала, что это навсегда. Так какого хрена ты теперь очнулась? Прозрела или что?

— Я не знала, что ты будешь об меня ноги вытирать, — замогильным голосом чеканю. — И не знала, что ты со своей женой будешь обращаться хуже, чем с прислугой. Ты меня даже за человека не считаешь.

На мои слова муж никак не реагирует. Только бровь изгибает, мол, серьезно?! Что еще интересное расскажешь? Я бы даже сказала, что сволочь выглядит скучающим.

— Все сказала? — хмыкает. — А теперь послушай меня, жена. Со всем уважением, — издевательски произносит, даже шуточный поклон отвешивает, кретин! — Прошу тебя перечитать наш договор. Там есть пунктик о неустойке, которую ты будешь должна, если решишь разорвать брак. Мелкий шрифт всегда нужно читать, Кира.

Он подносит к лицу запястье и смотрит на часы, после чего обыденно кидает:

— Мне пора. Опаздываю на встречу.

Решительно шагает на выход, открывает дверь и, повернув голову, припечатывает:

— И да, чтобы я этого оленя не видел. Увижу рядом с тобой — закопаю.

Дверь хлопает. Багиров ушел. А я хватаюсь рукой за ближайшую стену, потому что ноги меня не держат.

Мелкий шрифт… Мерзавец все продумал. Видимо, знал что никто не сможет его вынести больше, чем год. Воистину, бесплатный сыр только в мышеловке.