— Ма, ты же знаешь, я ненавижу манную кашу… — Это уже Арам, который сидит по левую сторону.

Я морщусь, смотрю на жену, которая по традиции устроилась напротив. Она восседает на стуле с невозмутимым видом и чинно попивает эту свою дрянь, которая зовется цикорием.

В ус не дует.

Семье отраву на завтрак подала и радуется.

Манная каша с земляничным вареньем.

И все…

Нормально, а?

— Могла бы хоть яичницу пожарить с беконом, несложно же, — подмечаю с хмурым видом.

— Могла бы… — тянет она, и, я готов поклясться, прячет за большой синей кружкой ухмылку.

Забавно ей, что семья вынуждена есть абы что из-за того, что мать встала не с той ноги.

В столовой воцаряется мертвая тишина, не нарушаемая даже звоном приборов.

Просто потому, что никто не притронулся к своим тарелкам с кашей, а себе Ульяна тарелку даже не поставила. Сидит, смакует дальше свой цикорий и делает вид, что все окей.

— Я короче это есть не буду, — морщит нос Артур.

Отодвигает тарелку, тянет руку к стакану с соком, пригубляет и пищит:

— Фу, мам, из пакета, не свежевыжатый… У нас че, апельсины закончились?

— Ага, — невозмутимо отвечает она. — Пошел бы и купил.

— У нас че, доставка больше не работает? — еще больше ярится сынок. — Могла бы заказать, мам, несложно же.

— И это, я там форму кинул, постираешь, чтобы высохло до вечера, лады, мам? — Это уже Арам.

— И костюм мой, и джинсы, — добавляет ей задач Артур. — И кроссовки почисти, те, которые белые, я в каком-то говне испачкал. Все, мы погнали…

С этими словами оглоеды встают из-за стола, как они обычно это делают.

Неожиданно Ульяна заявляет:

— Унесите свои тарелки на кухню, выкиньте кашу в мусорку и поставьте посуду в раковину.

Важно так заявляет, будто вправду рассчитывает на исполнение своей просьбы.

— Мы че, слуги тут, что ли? Мы в школу опаздываем, — фырчат близнецы и удирают из столовой.

Даже не оглядываются.

Когда дети уходят, мне становится не по себе от арктического холода, который начинает заполнять комнату.

Все из-за Ульяны.

Как только дети ушли, она будто замораживает взглядом все, чего касается. И меня в том числе, мураши аж пробирают до нутра. Дико становится. Не такой я привык видеть жену по утрам.

— Слушай, я не виноват в том, что ты их разбаловала и они ведут себя как свиньи, — подмечаю с прищуром. — Я пошел, отвезу их в школу.

— Сами доберутся, — отрезает Ульяна. — Нам надо серьезно поговорить.

Черт, надо было уходить раньше, ведь понимал же, что она не успокоится.

Вчера так и не удалось перевести все на тему секса.

А сегодня и того хуже…

Впрочем, разве я не мужчина в доме? Разве это дело, позволять женщине раскрывать рот, когда не надо.

Лучшая защита — нападение. С Ульяной всегда срабатывает.

Строго на нее смотрю, цежу сквозь зубы:

— Если ты по поводу вчерашнего корпоратива, то не смей даже заикаться. Мало тебе, что в спальню так и не вернулась? Я, вообще-то, тебя ждал… Это было так обязательно — оставаться ночевать в гостевой?

Ульяна морщит лицо, спрашивает исподлобья:

— Неужели ты вправду думал, что я стану с тобой спать после вчерашнего? Мне мерзко даже представить…

Мерзко ей.

Меня аж пробирает до позвоночника от этих ее слов. За все годы брака я впервые слышу от нее подобное. Эдак она сейчас еще, не дай бог, ляпнет что-нибудь про развод.

— Цыц, женщина! — строгим голосом произношу я и чувствую, как в душу заползает страх.

Не желаю никакого развода.

Я его прямо-таки до аллергической почесухи не хочу.

— Ты обалдел? — Ульяна таращит на меня свои красивые голубые глазищи.

Ох уж мне дороги эти ее словечки. Стопроцентно нахваталась у своей задрипанной подруги Светки.