– Куда поедем, девушка? – усатый армянин с круглым животом широко улыбается, щеря прокуренные зубы.

– За… – сглатываю. – За той машиной, пожалуйста.

Только сейчас поняла, что всё это время сжимала телефон и смотрела на мужа. Это ведь правда был мой муж? Сколько лет мальчику? На вид около четырёх-пяти, нашей Каринке недавно исполнилось семь, в этом году она идёт в первый класс. Ещё три часа назад мы обсуждали отпуск, чтобы вернуться к первому сентября.

В голове гудит. Таксист молчит. Наверняка всё понял. Господи, как мне жить дальше?! Как смотреть людям в глаза? А его экипаж, его друзья… Выходит, все вокруг всё знали, все, кроме меня?! От шока не могу даже заплакать. Марат мне изменяет. У него другая семья. Значит, я – плохая жена, раз он пошёл налево. В чужих глазах буду выглядеть плохой, а Марата ещё и пожалеют. Бедный, пришлось завести другую семью, а эту бросить жалко.

И что делать дальше, как жить? Мы разведёмся? Желудок крутит, тошнота плещется в горле, жжёт желчью.

– Остановите, – сиплю. Едва такси тормозит, распахиваю дверь и блюю. Вздрагиваю – таксист как-то по-отечески хлопает по спине.

– Простите. – Выпрямляюсь, достаю платок и вытираю рот. Беру жвачку.

– Ничего, – улыбается он.

Красная Мазда там, в потоке, далеко не успела уехать. Она паркуется у двухэтажного дома. Во дворе пальма. Район оживлённый, но не центр. Марат выходит первым. Достаёт сына, и тот обвивает руками, как маленькая обезьянка. Девушка идёт первой, доставая ключи. Широкая ладонь Марата опускается на её ягодицу и с силой сжимает. От игривого смеха у меня всё переворачивается.

– Куда теперь? – тихо спрашивает таксист.

– В аэропорт, – шепчу, ничего не видя перед собой: слёзы наконец пришли. Не громкая истерика – тихая, на грани беззвучного крика. Прижимаю кулак к искривлённому рту. Марат не сделал мне больно, нет. Он меня уничтожил. Унизил. Хочется скорее домой, заползти в нору и два дня оплакивать брак. А потом взять себя в руки и решать, что делать дальше

Марат

– Уснул. – Лялька тихо прикрывает за собой дверь. Вечер влажный, но от гор тянет прохладой. Сижу на диване, раскинув руки, смотрю, как моя пантера приближается. Горячая. Коснись – до кости обожжёшься. Это с Агатой надо нежно и ласково, Лялька любит грубо. Темперамент у неё мужской, либидо – как у ёбаря-террориста. Если бы постоянно жили вместе, хуй в уголёк бы стёрся. А так в самый раз. Хватаю за задницу, сажаю на себя. Носом по шее – пахнет ягодами.

– Сладкая моя. – Хвать губами мочку уха. Осторожно смыкаю зубы, Лялька несдержанно выдыхает, елозит по члену, прогибается. На ней только короткий шёлковый халатик, на пол сползает быстро. Голая, горячая, моя. С Лялькой во мне зверь просыпается. Грудь у неё что надо – крепкая троечка, мять такую сплошное удовольствие. И сосать, и облизывать. Майку нахуй, кожа к коже, горячо. Стоит уже крепко, ссаживаю с себя пантеру, ставлю на колени посреди дивана, стаскиваю шорты с трусами.

– Люблю смотреть на тебя в этой позе, – говорю, а у самого дыхание сбивается. Ещё не начали, а уже аритмия. Вхожу в неё плавно – всегда так: размер не маленький. Не то, чтобы горжусь, так, констатирую. Пизжу. Конечно, горжусь.

Лялька глушит стон в спинке дивана, когда начинаю двигаться. Сначала медленно, постепенно наращивая темп. Натягиваю на себя, смотрю, как принимает. Глубже и глубже, почти по самые яйца. Ускоряюсь, и она уже не сдерживается: стонет тихо, но постоянно. Кончает быстро, внутри сжимает так, словно сломать хочет. Перед глазами искры, спускаю в неё, выхожу и падаю на диван. Коротко, ярко – в первый раз у нас всегда так. Лялька сползает с дивана, прикладывает к промежности халат и садится рядом.