Какая я дура бесхребетная, что так реагирую на Андрея, после всего, что мне сделал. Почему за эти года не смогла его вытравить из сердца? Он мое наказание?

— Нет, не холодно, — буркаю себе под нос, обнимая себя за плечи.

Так и доезжаем молча до отеля. Каждый думает о своем и не пытается заговорить первым, неловкость между нами продолжает нарастать. Я молчу, задумываясь над нашим пройденным разговором. Особенно над тем, как он не стал откровенничать насчет своего сына. Было желание расспросить подробно насчет Миши, но сдержалась, возможно это больная тема для него. Но больше всего хотелось спросить о матери мальчика: почему не она рядом. И раз Андрей об этом не заговаривает, значит меня не касается.

Остановившись у отеля, благодарю Андрея за помощь и хочу открыть дверь, быстрее оказаться на безопасном расстоянии от него.

— Женя, — негромко окликает меня.

Торможу и поворачиваюсь в его сторону. Боже, как он красив сейчас в свете уличных фонарей. Моя пьяная натура хочет прикоснуться к его щеке, потрогать колючую щетину. Бессовестно разглядываю его черты лица, и сама не замечаю, как зависаю на его губах.

— Ты извини, если что не так. Дай свой номер, чтобы созвониться насчет ужина, — говорит с хрипотцой в голосе.

— Хорошо.

Не знаю, что со мной, но как околдованная называю ему свой номер телефона, не пытаясь даже осмыслить: а дальше что? И зачем это нужно?

— Я тебе позвоню тогда, — выкрикивает мне в спину, когда уже почти дохожу до главного входа в отель.

Молча киваю ему, не поднимая на него глаза. Скорее прочь, как можно подальше. Какого черта дала ему свой номер? Бестолковая, бесхребетная слабачка. О чем думала, когда согласилась?

— Женя, ты дура, просто дура! — говорю сама себе громко, когда уже очутилась в своем номере, прижавшись лбом к входной двери.

Кое-как заставляю себя принять душ и переодеться. Ложусь спать, пытаясь уснуть, но сна ни в одном глазу, вспоминая наш с ним танец и разговор. И о том какие у него губы, мать твою. Прижимаюсь лицом в подушку и кричу отчаянно, сколько есть мочи. Ругаю и ругаю себя за слабость.

Засыпаю в третьем часу ночи, а утром в восемь меня будит звонок мобильного. Сонная встаю с кровати и плетусь к сумочке, которую оставила на журнальном столике, где и лежит мобильный телефон.

“Мама. Странно. В такое время?”, мысленно замечаю.

А у самой ёкает сердечко, предчувствуя что-то не очень приятное.

— Да, мам, — отвечаю немного охрипшим голосом.

— Женечка, привет. Тут такое дело... — она мнется и не знает, как сказать, — в общем, Сашка всю ночь температурил. Он еще перед сном начал, но я не стала тревожить, ты вроде как на мероприятии была.

Ее слова ка гром звучат в ушах, приводя меня в шок.

— Это все твой отец виноват. Они вчера машину вместе мыли и баловались с холодной водой, друг друга обливая. Вот тебе и результат. Я Саше дала жаропонижающие, а оно только до тридцати семи снижает и все. Скорую хочу вызвать, но думаю надо сначала тебе позвонить, предупредить...

— Я сейчас приеду, — не дав ей договорить, отключаюсь и, как ошпаренная умываюсь, надеваю джинсы и легкую блузку.

Через двадцать минут я уже еду в такси к родителям за город. Через два часа, преодолев вечные пробки Москвы, расплачиваюсь с водителем, вылетаю из машины и на всех порах бегу в родительский дом.

Поднимаюсь на второй этаж, где раньше была моя спальня, теперь там заселился мой сын. Подбегаю к кровати, Саша и правда горит, щеки красные, глаза стеклянные. Заглядываю в горло, оно все красное, да и еще вдобавок появился кашель. Больше всего переживаю, как бы не пневмония. Из Германии прихватила с собой лекарства и сложила в дорожную аптечку, нахожу там жаропонижающее, которое сто процентов помогает сыну. Через полчаса оно начинает действовать, понижая температуру. Саша засыпает и весь потный. Заставляю его поменять одежду.