В детстве я обожала рыбалку.

И про ноготки не соврал. А я так ждала своих первых росточков… Очень расстроилась, но на следующий год с ноготками дело пошло веселее.

— Как забавно, — в голосе Лисицына прорезалась задумчивость. — Наверное, нет совершено ничего удивительного в том, что вы теперь вместе.

— Разве? — брякнула я на автомате, не успев прикусить язык.

Лисицын, к счастью, не нашёл мой вопрос подозрительным. Он усмехнулся мне почти по-отечески:

— Поверьте, если ваш супруг замечал подобное и до сих пор это помнит… если это говорит и не всё, то очень многое.

С этими словами он вынул из кармана своего пальто аскетично чёрный блокнот, отцепил от него ручку и что-то быстро в нём начеркал.

— А вы что-нибудь о его детстве помните?

Я буквально почувствовала на себе пристальный взгляд Громова.

— Я… ну… он очень животных любил, — слова вываливались из моего рта, будто камни. Я с ужасом следила за тем, как Лисицын что-то помечал в своём блокноте. Делал заметки.

Что он там, чёрт его возьми, писал?

Прописывал наш приговор?

Кажется, у меня начиналась настоящая паранойя.

Но как там говорят? Если у вас паранойя, это ещё не значит, что за вами не следят. Тем более, что за нами действительно следили и этого совершено не скрывали.

— И… у них в доме полным-полно было всякой уличной живности.

— И не уличной, — встрял Громов, будто его возмутило, что я так погрешила против истины.

— И не уличной, — согласилась я. — Рыжая кошка Анфиса…

— Ты её лучше всех помнишь, потому что сама же мне её и притащила, — проворчал муж.

Я пожала плечами:

— У мамы на кошачью шерсть была аллергия. Сам знаешь, я бы не смогла забрать её себе. Это просто счастье, что твои родители не возражали.

— Мать говорила, что ещё немного — и нам придётся разбивать на участке частный зоопарк, — проворчал Громов, и я совершено не к месту прыснула, потому что очень хорошо помнила эту ссору.

В ту пору Громов уже на две головы вымахал выше матери и, нависая над ней, угрожал, что если они с отцом не позволят ему приютить беднягу колли с перебитыми передними лапами, он уйдёт жить вместе с ней в хозяйственные пристройки.

Вспоминать было смешно, а тогда мне сделалось страшно. У обоих темперамент был — ого-го. И ругались они с большим удовольствием.

— Очень интересные наблюдения, — Лисицын спрятал свой блокнот в карман пальто, будто услышал достаточно.

Теперь он просто стоял и жмурился на давно преодолевшем зенит солнце, как довольная разумная ящерица.

До чего же странно всё это выглядело…

Господи, да как так вдруг получилось, что меня будто в одно мгновение окружили подозрительные, опасные личности? Кажется, и моргнуть не успела. Вот как тут сосредоточиться? Как не сесть в лужу? Как, наконец, готовиться к своим вожделенным курсам, которые я так предвкушала?

— Что ж, ещё раз прошу меня извинить за моё внезапное появление, — Лисицын сдвинулся с места. — Прогуляюсь, пожалуй, до пруда. Но рыбу на ужин не обещаю.

Я вымученно улыбнулась в ответ на его нехитрую шутку.

И только когда он скрылся за стеной коттеджа, Громов наконец отмёрз и скомандовал:

— Марш в дом.

— А? — я перевела на него непонимающий взгляд.

— Завершай все свои дела и марш в дом, — угрожающе повторил муж. — Я этим Лисицыным уже сыт по горло. И Лисицыным, и твоим непослушанием.

— Знаешь, что…

— Знаю, — оборвал он меня. — Пора заканчивать с этим твоими бесконечными миграциями. И ты буквально выпрашиваешь, чтобы я лично об этом позаботился.

20. Глава 20

— Ну а теперь выкладывай, — Громов высился надо мной, без усилий подавляя всякую волю к сопротивлению.