Я делаю вдох и выкладываю все Элине Львовне. Про Вадима, и про любовницу.

– Понятно, – задумчиво говорит Элина львовна, – что ж я очень вам сочувствую в вашей беде и прошу поскорее вернуть мне конверт. Боюсь, что мой сын уже в пути и скоро нагрянет.

– Ваш сын прокурор? – спрашиваю я

– Да, – кивает она, – это я попросила его разобраться с взятками в вашем саду. Деньги меченые и факт взятки записан на телефон.

Я бегом бегу в кабинет и забираю этот треклятый коверт, передаю Элине Львовне. Она прячет его в сумочку.

– Не переживайте, я скажу Саше что вы не виноваты. Она похлопывает меня по руке.

– Спасибо, – киваю я, но на сердце все равно тревожно.

– Папа, – Максим подходит к Александру и смотрит на него снизу вверх, укоряюще, – почему ты кричишь?

– Привет, сын, – отец подхватывает на руки мальчика, и улыбается, – как тебе первый день в садике?

Я поражаюсь как меняется лицо строгого прокурора. Словно трещины идут по каменному лицу и губы расплываются в улыбке. Надо сказать улыбка ему к лицу, сразу лет на десять моложе становится. Глаза теплеют, из колючих становятся ласковыми, как будто солнышком обогретое синее небо.

– Хорошо, – коротко кивает Максим, – это Катя, мы дружим.

Он говорит сухо, без улыбки, но для ребенка с расстройством эмоциональной сферы это нормально. Если с ним и далее также хорошо заниматься, то он вполне может научится выражать эмоции и ничем не будет отличаться от сверстников.