Но мои слова только разозлили его ещё больше. Он шагнул ко мне ближе, почти навис надо мной, и в его глазах блеснул гнев.

– Не спит, говоришь? – прошипел он, почти шепотом, но всё ещё достаточно громко, чтобы каждое слово резало воздух. – Так пусть сразу привыкает видеть свою мать такой, какова она есть – лгунья и изменщица.

Я почувствовала, как внутри всё сжимается от страха и боли. Александр никогда прежде не был таким, и мне стало по-настоящему страшно, что Ксения могла выйти в коридор и увидеть отца в таком состоянии, кричащего на меня, словно я совершила нечто непростительное.

Казалось, его гнев достиг пика, но вдруг что-то в его взгляде изменилось. Он остановился, отошёл на шаг назад, словно пытаясь собраться с мыслями. Возможно, наконец до него дошло, что его обвинения просто не имели смысла – я действительно не могла бы за такой короткий промежуток времени предать его доверие, даже если бы хотела.

Александр тяжело вздохнул, опустил плечи и уже более спокойным, но всё ещё настороженным тоном сказал:

– Ладно, допустим, – пробормотал он, пытаясь найти для себя объяснение. – Возможно, ты просто не успела бы. Но всё равно… это всё выглядит странно, понимаешь?

– Понимаю, – ответила я устало, чувствуя, как напряжение начинает постепенно отпускать меня. – Но я не делаю ничего такого, что могло бы дать тебе повод сомневаться во мне. Ксения – это моя главная забота, и я никогда не сделаю ничего, что могло бы её ранить.

Мне не хотелось обострять конфликт, потому что было страшно. Александр кивнул, но в его взгляде всё ещё мелькали сомнения.

Вдруг он будто о чем-то вспомнил и быстро засобирался, не забыв пойти в душ освежиться.

Как и всегда, он ушел, сославшись на какие-то важные дела по работе, и я осталась одна с Ксюшей. Она забралась ко мне на диван, сев рядом, и, кажется, не замечала всей этой напряженности, что повисла в доме. В её мире всё было так просто и радостно.

– Мам, а знаешь, что я сегодня делала у бабушки? – её глаза загорелись, и на мгновение я смогла отвлечься от своих мыслей.

– Что, солнышко? – я улыбнулась ей, стараясь полностью переключиться на её голос, на этот момент, который был только наш.

– Мы пекли вишнёвый пирог! – гордо заявила она, подпрыгивая на месте. – Бабушка разрешила мне самой выложить вишенки, и я сделала такой узор! Ты бы видела!

– Правда? – притворно удивилась я, обнимая её за плечи. – Тогда мне точно придётся попробовать твой пирог в следующий раз. Ты большая молодец.

Ксения беззаботно кивнула, продолжая рассказывать о том, как они с бабушкой катали тесто, как долго выбирали самые спелые вишенки и как сладко пахла кухня, когда пирог был готов.

Пока дочка беззаботно рассказывала мне о том, как они с бабушкой пекли вишнёвый пирог, я невольно задумалась. Смотря на её сияющее лицо, полное радости и детской искренности, я почувствовала, как внутри всё сжалось от острой боли и грусти.

Ксюша заслуживала самого лучшего – она заслуживала полноценную, крепкую семью, где есть и мама, и папа, где её любят и защищают.

– "Я должна сохранить семью ради неё," – подумала я, чувствуя, как эта мысль, словно неотвратимая истина, всё крепче закрепляется в моём сознании. Что бы ни происходило между мной и Александром, как бы тяжело и горько мне ни было, Ксения не должна страдать из-за наших проблем. Я не могла лишить её отца, не могла позволить, чтобы она росла в неполной семье, задавая вопросы, на которые я не смогу дать ответов. Пусть это будет трудно, пусть мне придётся проглотить свою гордость и подавить обиду, но я должна попробовать сохранить семью ради неё.