Она убедила его. Она всегда очень хорошо умела его убеждать, так что все мысли Джейаны вскоре начинали казаться Твердиславу его собственными.

Ночью они долго лежали рядом без сна. Рука Твердислава, как обычно, покоилась на Джейанином бедре, и они тихонько говорили. О том, как оставить клан, если появятся Летучие Корабли; что делать с Фатимой, чтобы та скорее смогла бы заменить Джейану, став вместо неё главной Ворожеей клана; о том, как лучше отомстить за погибших ребят, где устроить ловушки для Ведунов и как сделать эти ловушки ещё незаметнее и ещё опаснее.

Клан спал. За день в самом узком месте прохода возвели баррикаду; три десятка мальчишек с самострелами несли стражу. На небе вели всегдашний свой танец разноцветные луны. Кто‑то завывал в недальнем лесу, вокруг охранных черт толпились голодные призраки вампиров‑кровопийц, подступали и вновь отходили, разочарованно воя – заклятия Джейаны держали крепко, всем бестелесным гадам нечего было и надеяться прорваться внутрь очерченного Ворожеей круга. На вампиров не обращали внимания – Джейана давно создала против них надежную защиту.

В середине ночи, в самый глухой час, когда дикая нечисть безраздельно властвует во всех незащищенных волшебством пределах, к баррикаде вышел Твердислав. На всякий случай вождь взял с собой и заговорённый меч, и арбалет с полным колчаном коротких стрел – на каждой особый наговор, и его собственный, и Джейанин. Такие стрелы наповал кладут любую бесплотную тварь.

Ободряя друг друга, перекликались часовые. Замерев, лежали стрелки в секретах – их дело молчать, и если враг, обходя «гласные» дозоры, нарвётся на них, бить сразу, без разговоров и без промаха.

Возле баррикады Твердислав заметил Гилви. Ох, как некстати эта их ссора с Джейаной! И отговаривать подругу нет смысла – только ещё больше упрется. Прямо хоть отправляй Гилви срочно к Мануэлу или лучше к Лайку, хотя дорога туда не из близких.

Девчонка вождя не заметила – сидела, примостив на коленях самострел, подперев кулачком подбородок, о чём‑то мечтала. Твердислав осторожно присел рядом.

– Она меня убьет, – тихо, без всякого выражения, даже не повернув головы, сказала Гилви. – Я плакала, когда Миха ранило. А она меня по щекам! Ну, и потом, когда она чувств‑то лишилась, во мне словно вспыхнуло что! Ах, вот как, думаю! Ну и… Короче, прикончит она меня.

– Не прикончит, – негромко сказал Твердислав. Было в её тоненьком, срывающемся голоске нечто, заставляющее любого парня расправить плечи. – Ничего она тебе не сделает. Я обещаю.

– Обещаешь? Нет, правда? – В голосе Гилви послышалась надежда. – Ты мне точно обещаешь?

– Точно, – кивнул юноша. – Вам надо помириться. Это не для меня, для клана. Я потолкую с Джей. Она поймёт, я уверен.

– А я вот нет, – уныло отозвалась Гилви.

– Ничего, – начал было Твердислав, но Гилви только махнула рукой.

– Держись, – сказал вождь. – Держись, Гилви, кому ж, как не тебе, в свой черёд Ворожеей становиться, когда время придёт?

– Так уж и мне, – пробурчала девчонка.

– Ну да, конечно, и Линда ещё есть, и Олеся, да и Фатима ещё повоюет – но потом‑то?

– Да не будет у меня никакого потом! – вдруг очень по‑взрослому вздохнула Гилви, словно уже заранее смирившись со своей участью.

– Это ты перестань! – рассердился Твердислав. – Заладила одно и то же, словно птичка‑повторяшка. Сказал же я тебе.

– Да что ты сказал‑то! – вдруг зло, с обидой выкрикнула Гилви. – Всем известно – ты под дудку Джейаны своей пляшешь! Что она скажет, то и делаешь! Ни в чём не перечишь! – даже в тусклом свете сторожевых костров видно было, как у девчонки презрительно скривились губы. – Она что хочет, то и делает! И никого не слушает! Захочет меня прибить – и прибьет, не поморщится! А никто потом и слова не скажет! Ну что, не так? Ой. Что‑то я не то наговорила. – Она вдруг зажала рот ладошкой, словно испугавшись вырвавшегося.