– Для чего? – ламия подняла брови. – Не знаю, мне неинтересно. Это тебе у Думающих спросить надо будет.
– Ольтея. – Ох, как не хотелось Буяну задавать этот вопрос! Уже совсем было смирился со своей участью, а тут ну‑ка, опять чего‑то внутри заворохалось. – Что… что со мной сделают?
– А уж это от тебя зависит, – сказала ламия.
– В каком смысле – от меня? Я что‑то сделать должен?
– Да. Тебе скажут. Я‑то сама не знаю. Но теперь ты понял – мы от вас ничем не отличаемся? Ты вон меня даже «девчонкой» назвал.
– Ты – да, не отличаешься. А Ведуны или, упаси Великий Дух, Ведуньи? Это ж страх ходячий, взглянешь и не проснешься! А свита их? Одна тварь другой уродливее и смертоносней! Да чего там – та, серая, которая Стойко со Ставичем… она тоже ничем не отличается?
– Эти, конечно, отличаются, – кивнула Ольтея, соглашаясь. – Но ведь они и говорить не умеют. Почти все. Это ж так, слуги, не более. Что такое слуга, знаешь?
Буян знал.
– Ну так вот, про них мы и говорить не станем.
– Ладно, хорошо, понятно, а всё‑таки: война эта зачем? Ты на Думающих не ссылайся, ты сама скажи, как считаешь?
– Как сама считаю? – казалось, Ольтея была удивлена. – А зачем мне самой что‑то считать? Я ж тебе сказала – мне это неинтересно.
«Что‑то я не то несу, – подумал Буян. – Ведуны – враги, вражины распроклятые, такими были, такими и останутся, а Ольтея… Не зря ж говорят – ламии, они совсем другие. И колдовства у них никакого особенного нет. Иначе никогда б Джейана их столько не сожгла. Может, ламия и впрямь ничего не знает. Не задумывалась, например, как я не задумываюсь, отчего солнце светит. Светит, и всё тут. Учитель, правда, объяснял. И, если поднапрячься, я его мудрёные объяснения, может, даже и вспомню, но вот сейчас какой мне от того знания толк?»
– Ну, ладно, ты давай тогда ещё чего‑нибудь порасскажи, – попросил Буян, – про то, как вы там живете.
– Как живём? По‑разному… Думающие думают, Творители творят, Строители…
– Строят, наверное, – съязвил Буян.
– Да, так и есть, – засмеялась Ольтея.
– Это мне и так понятно, а вот ты скажи – о чем думают? Что творят? Чего строят?
– Ну, о чем Думающие размышляют, это только их коллегия знает. Творители – понятно, разные существа создают, смотрят, как они у них получаются, устраивают испытания, а потом…
– …потом на нас натравливают, – мрачно закончил Буян. – Нет, как ни хороша ты, Ольтея, всё равно враг. Хоть и красивый. А впрочем, всё равно. Не хочу я больше ничего выспрашивать.
Однако вопросы так и продолжали выпархивать – один за одним. Ольтея, как могла, отвечала.
Ведуны жили большой общиной, упрятанной в глубине Лысого Леса, который они почему‑то называли совсем по‑иному: Эадоат, что значит – «длиннолистный‑длиннотенистый». Откуда там взялись листья и, соответственно, тень, Буян понять так и не смог. Перед глазами неотступно стояли шеренги странных, перекорёженных неведомой силой деревьев леса за Пожарным Болотом: бесконечные ряды воздетых к небу ветвей, голых – ни листьев, ни хвои, одна тёмная блестящая кора.
В Шаорне Ведуны творили чародейства, создавали все новых и новых тварей для своих свит, планировали набеги на южные поселения – все это Буян знал и так. Его занимало другое.
Другим оказались музыка, песни, танцы, состязания волшебников, праздники, карнавалы и всё прочее, очень красочно описанные ламией. Чувствовалось, что в этом она толк знала.
Буян слушал и терялся в догадках. До чего же странно это всё! И впрямь, не поймёшь, чего этим Думающим, Строящим и прочим от нас надо? И если они на самом деле повелевают такими силами – отчего ж не стёрли нас в порошок? Ольтея сослалась на Великого Духа, но у него, как известно, любимая заповедь – «На Меня надейся, а сам не плошай».