— Глупости не говори. Проходили это уже. Раду вспомни.

Огневик протрещал что-то невнятное. Раду он хорошо помнил. Слезами девица могла не только вулкан затопить, а и все долины окрест.

— Да ведь не похожа на безумную нынешняя-то невеста.

— Чтоб больше здесь ее не видел, — отрезал Редрик и вышел из кухоньки, хлопнув дверью так сильно, что стол каменный едва ль не подпрыгнул.

Огневик, привыкший к гневу хозяина, покачал головой, посылая россыпь искр к потолку, и принялся за готовку.

С удовольствием из своего укромного угла в горниле печи наблюдал, как невеста хозяина по кухоньке снует. Видел бы сам хозяин — и запрета б не было. А уж ежели б поглядел, как судьбу свою она прошлым вечером встретила, так и вовсе разговора этого не случилось.

Помнил Огневик, как невесты к хозяину шли: иные рыдали, иные в себе замыкались, чтоб уж позже всласть порыдать. А эта... То ли слезы заранее выплакала, то ли с судьбой своей смирилась. Огневик намеренно в печи затаился, чтоб за ней приглядеть. И увидел все, что надобно. Но хозяина ослушаться нельзя, гнев его страшен... А все Рада. Ежели б не она, нынешней невесте хозяин и слова б не сказал. Не за свой проступок девица страдает.

Покачав головой, собрал Огневик на серебряный поднос снедь: миску каши с яблоком, ломоть хлеба ароматного, девицей испеченного, маслом намазал, да кружку молока горячего налил и меда туда добавил. Хозяин теперь все одно есть не будет, хорошая каша пропадет. Огневик пожалел, что самому ему пища без надобности. Ну да ладно, девица вон, может статься, поест.

Скоро уж около покоев ее переминался. Входил едва ль не со страхом — слез не любил. Но страх оказался лишним — невеста хозяина стояла у окна, и по прямой спине ее и расправленным плечам смекнул Огневик, что слезы лить не собирается. Гневается скорее. Ну да гнев его не пугал. Недаром столько лет около хозяина вулкана провел.

— Поесть вот принес тебе, девица. — Дух, поднявшись на цыпочки, поставил поднос на столик у окна. Думал, откажется, но опять удивила — обернулась, кивнула, поблагодарила и села за стол.

Подняла на него прозрачные голубые глаза, под которыми темнота залегла, и спросила:

— А ты со мной пищу не разделишь разве? Тут ведь на двоих хватит.

Дух от неожиданности рассыпал горсть искр на узорчатый ковер. Лишь одна девица за все века службы у хозяина вулкана пригласила его трапезу разделить. А теперь еще и вот эта.

— А мне ж… это… того-самого… еда-то ни к чему, девица, — ответил, застенчиво ковырнув ногой ковер.

— Совсем не ешь? — протянула удивленно.

— Совсем.

— Грустно это, — задумчиво вздохнула.

— Отчего ж?

— А вот так поешь хлеба мягкого, запьешь молоком горячим, уже и жить веселей.

Огневик плечами пожал.

— Огонь — моя пища. Большего и не надо.

Хмыкнула только и за еду принялась. Кашу умяла в один миг, ломоть хлеба с маслом съела и даже пальцы облизала.

— На кленовых листьях определенно лучше бы вышло, — пробормотала, а потом и молоко выпила. Губы салфеткой льняной промокнула и только после того снова на Огневика глянула. — Благодарю тебя. Каши такой вкусной никогда не ела.

— Чего уж там, — буркнул Огневик, втайне довольный.

— Жених-то хлеб мой, наверное, и не попробовал даже? — Огневик протрещал что-то неопределенное. — А ему бы полезно было. Мягкий хлеб, говорят, и нрав крутой смягчает.

— А ты, девица, никак, хлеб пекла, до того, как сюда попасть? — И хоть слышал Огневик разговор ее с хозяином вулкана, решил больше узнать. Да и хозяина обсуждать боязно. Огневик помнил — тому всегда все ведомо.