С трудом в комнату поднялась и долго мылась, пытаясь содрать с кожи память о чужих прикосновениях. Только там окончательно накрыло. Я была с другим! Позволяла иметь себя как угодно, ластилась мартовской кошкой, просила еще. У чужого мужика! Незнакомого оборотня.

Затошнило от мерзости, от отвращения к самой себе. Как тут отмыться, когда грязь везде? Снаружи, внутри — в каждой клеточке.

***

Два дня наполненные безумием, ужасом, сдавившим в железных тисках страха потерять Руслана. Я не знала, что сказать в свое оправдание, чтобы он поверил, понял, принял. Потому что словно не я там была, не со мной все случилось. Проигрывала в голове раз за разом тот день, пытаясь найти объяснение, зацепку, момент, на котором можно было повернуть назад, и не находила. Я не заметила подмены, не поняла, что это кто-то другой, а не Руслан. Что это было? Гипноз? Помутнение рассудка? Уже неважно. Уже все сделано! Насмешка судьбы: помощь старушке оказалась моей погибелью. Не знаю кем, зачем, почему, но все было разыграно как по нотам специально для меня. И лицо бабы Маши мне теперь являлось в ужасах, стоило только прикрыть глаза. Это же так подло — играть на порядочности других, так грязно! За что? 

И я почти уверена, что Бекетов не простит. Альфа клана, прайм, сильнейший из сильнейших — он не переступит через свою гордость никогда. Ему не нужен порченый товар, не нужна жена, которая даже узнать подмену не смогла. Не простит.

Внутри агония, моя боль сплеталась с болью волчицы, рвущейся к своему волку. Готова за ним ползти хоть на край света, лишь бы простил, позволил быть рядом. Только вряд ли это возможно.

Два дня он не появлялся, не звонил, и я подозревала, собирался продолжать в том же духе. Он не хотел видеть меня, не хотел разговаривать, а я места себе не находила, изнывая от ожиданий. Хотела увидеть его, и в то же время боялась в глаза взглянуть, потому что сказать мне по-прежнему нечего.

На третий день у меня прорезался голос, и я вне себя от переживаний позвонила его сестре в надежде, что он там — в доме родителей. Ему самому не смогла позвонить — смелости не хватило и совести

Наталья ответила не сразу, наверное, после десятого гудка:

— Да, — и тут же меня окатило холодом, смешанным с презрением.

— П...привет, — от волнения я начала заикаться.

— Чего тебе? — грубо, резко, так, что под ложечкой засосало.

— Ты... ты не знаешь, где Руслан?

— Русла-а-а-ан тебе понадобился?! — с издевкой протянула она.

Проглотила горький ком, чувствуя, как опора из-под ног уходит.

— Просто скажи, знаешь или нет, — на коленях была готова умолять.

— Ну, знаю, и что дальше?

— Как он?

— Не все ли тебе равно? — каждая ее фраза как удар под дых.

— Нет. Я переживаю...

— Шла бы ты со своими переживаниями... подруга, — прошипела в трубку, и мне совсем плохо стало.

— Ты знаешь, да? — прохрипела, зажмурившись, пытаясь унять боль в груди.

— О том, что ты на говенных хатах с другими мужиками трахаешься? И что тебя с поличным поймали? — вылила на меня ушат отвратительной правды, отчего внутри все похолодело, грязной коркой покрылось. — Все знают! Вся стая в курсе, что ты предала вожака!

Удар в солнечное сплетение, с размаху. Они тоже не простят, никогда. Руслан для них — царь и Бог, а я — чужачка, которую он подобрал, сделал ровней себе, и которая в благодарность нож в спину загнала. Мои оправдания никому не нужны, да их и нет. И не будет.

— Танюш, — с издевкой произнесла, словно ругательство, — хочешь совет? Бери свои жалкие манатки, с которыми пришла, и проваливай из Черных Тополей. Мы тебя приняли, потому что воля альфы — закон. Хотя, как выяснилось, и он ошибаться может. А теперь... теперь ты никто. Ни один оборотень из стаи к тебе не подойдет и не захочет разговаривать. Предав альфу, истинную пару, ты предала всех нас. Каждого. Так что проваливай из поселка, тебе здесь больше не место. А если останешься, мы превратим твою жизнь в ад. — И снова по щекам слезы побежали, горькие, горячие, наполненные безысходностью. Я не только Бекетова теряла, но и всю семью, которой так радовалась. — Ты достаточно ему боли причинила. Проваливай!