– Мы что, действительно сядем в автобус? – спрашивает Лев.

– Нет, конечно, – отвечает Риса.

Коннор наконец решается посмотреть на полицейских. Мигает сигнал поворота, машина вот-вот исчезнет за углом, и беглецы будут в безопасности… Но в этот момент школьный автобус останавливается, водитель открывает дверь и включает красный проблесковый маячок. Тот, кому хоть раз приходилось ездить в школьном автобусе, прекрасно знает, что мигающий сигнал красного цвета означает, что все водители, находящиеся в это время на дороге, должны остановиться и пропустить машину с детьми.

Дисциплинированные полицейские тоже останавливаются, не доехав до перекрестка всего пару десятков метров. Значит, они так и будут стоять там, пока не уедет школьный автобус.

– Вот черт, – вполголоса произносит Коннор. – Теперь точно придется в него садиться.

Ребята уже практически дошли до остановки, когда звук, на который они раньше не обращай внимания, неожиданно усиливается и заставляет Коннора остановиться.

На крыльце дома, возле которого они стоят, лежит небольшой сверток. Завернутый в одеяла ребенок кричит и пытается перевернуться.

Коннор сразу понимает, в чем дело. Он уже видел ребенка на крыльце собственного дома, и даже не один раз. И хоть это совсем другой ребенок, Коннор останавливается как вкопанный.

– Билли, пошли, на автобус опоздаешь!

– Что?

Это Риса. Они со Львом стоят в нескольких метрах впереди и смотрят на него.

– Билли, пошли, не будь идиотом, – повторяет Риса сквозь крепко сжатые зубы.

Дети уже садятся в автобус. Красный проблесковый маячок продолжает мигать, и полицейская машина не двигается с места.

Коннор пытается заставить себя уйти, но не может. Дело в ребенке. Он плачет. Это другой ребенок, твердит Коннор сам себе. Не будь дураком. Только не сейчас.

– Коннор, – зовет его Риса свистящим шепотом, – что с тобой?

Дверь дома распахивается, и на крыльцо выходит толстый мальчик, по виду ученик начальной школы – лет шести, максимум семи. Он смотрит на ребенка, выпучив глаза.

– О нет! – восклицает мальчик, разворачивается и кричит в дверь: – Мам! Нам опять подбросили ребенка!

У большинства людей есть две модели поведения в критических ситуациях: драться или бежать. У Коннора всегда было три: драться, бежать или «облажаться по-королевски». Порой случалось так, что в голове у него происходило короткое замыкание, и он избирал третью модель поведения, самую опасную. Именно в таком состоянии он побежал назад, к машине, у которой стоял Лев, чтобы спасти мальчика, несмотря на то что полицейские были уже совсем рядом. И вот Коннор снова чувствует признаки умопомрачения – мозги как будто закипают. «Нам опять подбросили ребенка», – сказал толстяк. Почему он сказал «опять»?

Не надо, не делай этого, старается убедить себя Коннор. Это же не тот ребенок! Но где-то в глубине подсознания крепко засело убеждение, что ребенок все-таки тот же самый.

Наплевав на инстинкт самосохранения, Коннор бросается к крыльцу. Он так быстро подбегает к двери, что толстый мальчик резко оборачивается и с ужасом смотрит на него. Попятившись, он натыкается на выходящую из дома мать. Та тоже смотрит сначала на Коннора, а потом уже вниз, на плачущего ребенка, но не нагибается, чтобы взять его.

– Кто ты такой? – спрашивает она. Толстый мальчик спрятался за ней и выглядывает из-за ноги, как медвежонок гризли. – Это ты его сюда положил? Отвечай!

– Нет… Нет, это…

– Не ври!

Коннор и сам не понимает, чего он хотел добиться, бросившись к дому. Несколько секунд назад он не имел никакого отношения к происходящему на крыльце. Но теперь, похоже, это уже его проблема.