и рассказать им, каким было задумано христианство? Если он не может показать, что, подобно всем другим религиям, христианство тоже имело свою историю; что христианство девятнадцатого века не есть христианство Средних веков, и что христианство Средних веков не было христианством первых соборов; что христианство первых соборов не было христианством апостолов, и что только то, что было сказано Христом, было хорошо сказано?»[26].

Таким образом, мы можем вывести заключение, что единственной характерной разницей между современным христианством и старыми языческими верованиями является вера первого в личного дьявола и в ад.

«У арийских народов не было никакого дьявола, – говорит Макс Мюллер. – Плутон, хотя обладал угрюмым характером, был весьма почтенной личностью; и (скандинавский) Локи, хотя и личность озорная, не был бесом. Германская богиня, Хелл, тоже, подобно Прозерпине, когда-то видела лучшие дни. Поэтому, когда германцам преподнесли идею о настоящем дьяволе, семитическом Сете, Сатане или Diabolus, – они отнеслись к нему весьма добродушно».

То же самое можно сказать об аде. Гадес весьма отличался от нашего царства вечных мук и мог бы быть назван скорее промежуточным состоянием очищения. Также и скандинавский Хел или Хела не подразумевают состояния или места наказания. Ибо когда Фригг, убитая горем мать Балдура, белого бога, который умер и очутился в мрачных обителях теней (Гадеса), послала Хермода, сына Тора, на поиски ее любимого дитяти, то посланец нашел его – увы! – в безжалостной области, но все же удобно усевшимся на скале и читающим книгу[27]. Кроме того, у северян царство мертвых расположено в высоких широтах полярной области; это холодное и неприветливое обиталище, и ни студеные залы Хела, ни занятие Балдура ничем не напоминают пламенеющий ад вечного огня и жалких «осужденных» грешников, которыми церковь так щедро населяет его. Это и не египетский Аменти, место суда и очищения; и не Ондерах – пропасть мрака индусов, ибо даже падшим ангелам, которых швырнул туда Шива, Парабрахма. разрешил считать это промежуточным состоянием, в котором им предоставляется возможность подготовиться для высших ступеней очищения и искупления от тяжких условий. Геенна Нового Завета была местностью за стенами Иерусалима, и упоминая ее, Иисус употреблял лишь обычную метафору. Откуда же тогда пришла мрачная догма об аде, этот архимедов рычаг христианского богословия, посредством которого им удалось удержать в подчинении бесчисленные миллионы христиан в течение девятнадцати столетий? Несомненно не из еврейских писаний, и мы обращаемся за подтверждением этого к любому хорошо осведомленному еврейскому ученому.

Единственное указание на что-то, похожее на ад, имеющееся в Библии, – это Геенна, или Хинном, долина близ Иерусалима, где был расположен Тофет, место, где постоянно поддерживался огонь в санитарных целях. Пророк Иеремия сообщает нам, что израильтяне имели обычай в том месте приносить в жертву Молоху-Геркулесу своих детей; и позднее мы находим, что христиане спокойно заменили это божество своим богом милосердия, гнев которого не может быть утихомирен, если церковь не пожертвует ему своих некрещеных детей и согрешивших сыновей на алтарь «вечных мук»!

Откуда же тогда богословы узнали условия ада настолько, чтобы действительно делить его на два вида: paena damni и paenae sensus; первое означает лишение блаженных видений, второе – вечные муки в озере огня и серы? Если они ответят нам, что об этом написано в «Апокалипсисе» [XX, 10], то мы готовы показать, откуда сам богослов Иоанн взял эту идею: «А