– Ну, парень, – ответил воин, улыбаясь, ибо теперь, после разговора с хозяином, он был уже в лучшем расположении духа, – когда ты подрастёшь, ты узнаешь, что твои слова не совсем верны и что многие и не против побыть в неволе. Что же до того, как избежать её, об этом я расскажу тебе, ведь я как раз хотел поведать об этом хозяину, хотя из-за его малодушия и не надеюсь встретить в этом доме достойного сопротивления, разве только от этого увальня напротив… Что? Почему ты косишься, словно хочешь, чтобы твои глаза появились с другой стороны головы?

Стефан ответил:

– Я так испугался тебя, достойный сэр, что даже не знаю, куда смотреть, и подумал: будет меньше вреда, если смотреть вдоль носа.

Хардкастл сказал:

– Я уже знаю, как поступлю с тобой, невежа ты, деревенщина, и в первые же дни моего господства твоя шкура заплатит за твою дурь.

Стефан больше не косился, но кинжал его по-прежнему оставался у него за поясом.

Теперь Хардкастл обратился к Осберну:

– Ну, я скажу тебе о том, как избавиться от неволи, как ты её называешь, и более того, мальчик, я сделаю это, потому что ты станешь моим человеком, храбрым и ловким, в чём я ни капли не сомневаюсь, а для этого тебе надо как можно раньше узнать о жизни великих и храбрых мужей. Слушай! Всякий раз, когда я предлагаю кому-нибудь сделать то, что кажется этому человеку тяжёлым, я прошу его, если ему не по нраву мои слова, указать мне огороженное поле поближе к его дому, и тогда мы вместе идём туда и выясняем, что могут сказать наши клинки. Если же он убьёт меня или ранит так, что я не смогу покинуть поле боя иначе, чем на носилках, то он хорош и заслужил победой надо мной большую славу. Более того, если он не может драться сам, я согласен встретиться с любым защитником, которого он для себя назначит. Это старый добрый обычай храбрых, он берёт своё начало с незапамятных времён. Мне и в самом деле жаль, что сегодня хозяин и драться не может, и защитника не имеет, который бы дрался за него. Но я даю ему три дня на то, чтобы он нашёл такого защитника… Ты, подлец, – он обернулся к Стефану, – почему ты опять косишься на меня?

– Потому что защитник найден, – ответил Стефан гнусавым голосом.

Хардкастл фыркнул, и его борода встопорщилась, но тут вперёд вышел Осберн. По-прежнему улыбаясь, он произнёс:

– Воин, я предлагаю тебе на выбор три выхода. Первый: покинь наш дом вместе со своим человеком. Ты обошёлся с нами не так, как полагается гостю: ударил меня, запугал всех и при этом нагло не хотел признаваться в том, что совершаешь преступление. Это лучший выход из твоего глупого положения. Что ты скажешь на это?

Но в сердце разбойника сейчас бушевал такой гнев, что он не нашёлся, как ответить Осберну, и только ёрзал в своём кресле, фыркая и отдуваясь. Осберн же продолжил:

– Я вижу, ты не принимаешь этого предложения, но тем только хуже для тебя. Второе, что ты можешь сделать, это найти поле для сражения. Согласен ли ты на это?

Воин взревел:

– Да, согласен! Но в таком случае ты возьмёшь меч и щит, а я пучок берёзовых розог, и если я не сумею поймать тебя, стащить штаны и выпороть, как учитель грамматики своего ученика, то я навсегда заброшу своё оружие.

Осберн холодно произнёс:

– Ты не видишь, что я опоясан мечом и, скажу тебе, славным? Или, может быть, ты возьмёшь нож Мрачного Джона и повторишь этим утром то, что я сделал с ним прошлым вечером, а сделал я это, чтобы предупредить тебя, но, похоже, ты был пьян и ничего не заметил.

Лицо Хардкастла несколько осунулось, ибо теперь он вспомнил трюк с ножом, но Осберн продолжил: