Показались огни аэропорта Хитроу, самолет начал снижаться. Под нами распростерлась западная часть Лондона, слегка присыпанная снегом. На табло загорелась команда пристегнуть ремни, и я заключила уговор с Богом: если найду тебя живой и здоровой, сделаю что угодно. Я продала бы душу самому дьяволу, предложи он мне сделку.

Когда самолет неуклюже приземлился на бетонную посадочную полосу, мою воображаемую досаду сменила мучительная тревога. Бог стал героем детской сказки. Все могущество старшей сестры улетучилось. Я с ужасающей ясностью вспомнила смерть Лео, и от этого воспоминания меня затошнило, будто от куска тухлятины. Я поняла, что не переживу, если потеряю еще и тебя.

Для офисного помещения окно кажется просто огромным. Через него в комнату потоком льется яркий свет весеннего солнца.

– Вы провели некую связь между исчезновением Тесс и смертью Лео? – спрашивает мистер Райт.

– Нет.

– Вы сказали, что подумали про Лео.

– Я постоянно думаю о нем, Лео – мой брат. – Как же мне тяжело говорить об этом. – Лео умер от муковисцидоза, когда ему было восемь. Нас с сестрой болезнь не коснулась, мы родились совершенно здоровыми.

Мистер Райт хочет погасить слепящий свет люминес-центных ламп, но выключатель почему-то не работает. Мистер Райт виновато пожимает плечами и опять садится за стол.

– Что произошло дальше?

– Мама встретила меня в аэропорту, и мы поехали в полицию.

– Пожалуйста, расскажите поподробней.

Мама, одетая в пальто из верблюжьей шерсти «Джегер», ждала меня в зале прилета. Подойдя ближе, я заметила, что она не причесана, а макияж наложен кое-как. Ты права, я не видела ее такой со дня похорон Лео.

– Я гнала такси от самого Литтл-Хадстона. Твой рейс задержался!

– Всего на десять минут, мамочка.

Вокруг бурно обнимались родные, близкие и друзья, воссоединившиеся после разлуки, а мы с мамой не ощущали ничего, кроме почти физического дискомфорта. По-моему, мы даже не поцеловались.

– А что, если Тесс звонила в мое отсутствие? – беспокойно произнесла она.

– Значит, позвонит еще, – отозвалась я.

После посадки, однако, я уже тысячу раз успела проверить мобильник.

– Сама не понимаю, – продолжала мама, – с какой стати я жду от нее звонка. Она вообще перестала мне звонить. По всей видимости, для нее это слишком большой труд. – В голосе задребезжали нотки обиды. – Я уж молчу про то, когда она в последний раз ко мне приезжала!

Вероятно, до сделок с Богом мама еще не дошла.

Я взяла напрокат машину. Несмотря на ранний час – шесть утра, – трасса М4, ведущая в Лондон, была загружена. «Час пик» – дурацкое название для скопища автомобилей, в которых сидят агрессивные, излучающие бессильную злость люди. Из-за выпавшего снега бесконечная цепочка авто тянулась еще медленнее. Мы ехали в полицейский участок. Печка в салоне никак не включалась, и слова вылетали из наших уст облачками ледяного пара.

– Ты уже разговаривала со следователем? – спросила я.

Мамино раздражение ощутимо повисло в воздухе.

– Разговаривала, да что толку? Что я вообще знаю о жизни собственной дочери?

– Кто сообщил в полицию о том, что Тесс пропала?

– Домовладелец. Эмиас… забыла фамилию, – недовольно ответила мама.

Я тоже не помнила фамилию этого человека. Меня вдруг поразило, что именно он, пожилой хозяин квартиры, которую ты снимала, позвонил в полицию.

– Он еще сказал полицейским, что ее донимали телефонные хулиганы, – прибавила мама.

Несмотря на холод в салоне, я покрылась липким потом.

– Что за телефонные хулиганы?

– Мне не объяснили.

Я посмотрела на маму. Из-под маски тонального крема и пудры резко выступало бледное, встревоженное лицо. Немолодая гейша, матово заштукатуренная косметикой «Клиник».