Не помню, о чем спрашивал сержант, что отвечала я и отвечала ли вообще. Помню только, как он держал меня за руку.

Когда мы покинули морг, сержант спросил, желаю ли я, чтобы французская полиция известила нашего отца о случившемся. Я поблагодарила его за заботу.

Мама ждала меня у выхода.

– Прости, я бы просто не вынесла, увидев ее такой.

Она считала, что я способна это вынести?

– Разве обязательно проходить через эту процедуру? – продолжала мама. – Неужели нельзя использовать анализ ДНК или что-то подобное? Что за дикость!

Я полагала иначе. Чтобы поверить в твою смерть, мне было необходимо соприкоснуться с жестокой и тягостной реальностью. Я должна была увидеть твое лицо и этот цвет, не имеющий названия.

– Ты ходила совсем одна? – спросила мама.

– Нет, меня сопровождал полицейский. Очень добрый и внимательный.

– Они весьма любезны. – Ей нужно было отметить хоть что-нибудь позитивное. – Журналисты несправедливо нападают на полицию, правда? Нет, в самом деле, с нами тут обходятся очень вежливо и… – Мама умолкла, осознав тщетность своей попытки. – У Тесс на лице… Ну то есть…

– Нет. Никаких следов. Лицо безупречно.

– Оно такое красивое…

– Да.

– У нее всегда было прелестное личико. Если бы еще волосы его не закрывали! Я миллион раз просила Тесс убирать их наверх или подстричься по-человечески. Разумеется, не потому, что мне не нравились ее волосы, а наоборот, чтобы люди видели, какая она у нас хорошенькая…

Мама разрыдалась. Я обняла ее, и только сейчас мы ощутили физическую близость, в которой так нуждались с момента встречи. Мои глаза оставались сухими; я чуть-чуть позавидовала маме, ведь у нее получалось исторгнуть из себя со слезами хоть какую-то часть этой мучительной боли.

Я отвезла ее домой, уложила в постель и сидела рядом, пока она не заснула.

Ночью я поехала обратно в Лондон. На шоссе М11 опустила стекла и начала кричать, перекрывая рокот мотора, шорох асфальтового покрытия. Я орала до хрипоты, пока не заболело горло. Лондонские дороги встретили меня тишиной. Спящие улицы, безлюдные тротуары. Совсем не верилось, что утром в темном, опустевшем городе вновь вспыхнут огни, оживет людской муравейник. Я не раздумывала о том, кто оборвал твою жизнь; твоя смерть разрушила способность мыслить. Я всего лишь хотела вернуться в твою квартиру, просто быть ближе к тебе.

Когда я приехала, часы в машине показывали три сорок утра. Я запомнила цифры, потому что день, когда тебя нашли, закончился и наступил следующий – «после того как». Ты постепенно уходила в прошлое. Люди отчего-то убеждены, что фраза «жизнь продолжается» прибавляет оптимизма. Тот факт, что твоя жизнь продолжается, а жизнь любимого человека уже нет, вызывает самые острые приступы тоски, неужели это не понятно? На смену одному дню придет другой, за ним третий, пятый и так далее, но все они будут не тем днем, «когда нашли тебя», когда наступил конец надеждам и моей прежней жизни вместе с тобой.

В темноте я поскользнулась на ступеньке и схватилась за ледяные перила. Обжигающий холод и выброс адреналина еще сильнее заставили осознать: ты действительно умерла. Я приподняла горшок с розовым цикламеном, пошарила в поисках ключа, оцарапав костяшки пальцев о мерзлый бетон. Ключ исчез. Твоя парадная дверь была приоткрыта. Я шагнула на порог.

В квартире кто-то находился. Скорбь заглушила все прочие эмоции; входя, я не испытывала страха. Какой-то мужчина рылся в твоих вещах. Гнев прорвал завесу горя.

– Какого хрена?!

Погрузившись в глубокий мысленный океан траура, я не узнавала даже собственных слов. Мужчина обернулся.