— Ну тогда, вперед, — он нажимает на какую-то кнопку, отчего его сиденье с легким жужжанием отъезжает назад. Сейчас между его ногами и рулем довольно много места и я убеждаю себя, что смогу выйти из машины, даже не задев его. В любом случае, находиться здесь опаснее. Вон как хищно его глаза блестят в полумраке салона.

Решительно киваю, но как только заношу ногу над коробкой передач, Кулаков тянет за нее и в следующее мгновение я оказываюсь у него на коленях.

Из легких весь воздух разом вылетает. Схватившись за его плечи, я пытаюсь подняться, но его лапищи, словно гвоздями приколачивают меня и не позволяют двигаться. Одна моя нога все еще находится слева от консоли, а вторая лежит на нем. И если слева мне в бедро упирается рычаг переключения передач, то справа….

Ой, мамочки!

Я судорожно тяну вниз кардиган, пытаясь одновременно и ноги прикрыть, и затолкать его между бедер, создав как можно более плотную преграду между нами. Потому что поза, в которой я оказалась не просто компрометирующая. Она на грани. Даже нет, за гранью. Далеко за ней.

— Ты такая неуклюжая, мышка, — на лице Алексея расползается довольная улыбка и не разрывая зрительный контакт, он слегка толкается бедрами мне навстречу.

Я громко вскрикиваю и чувствую, как сердце делает кульбит и приземляется прямиком в животе, где, судя по всему, разбивается в лепешку, растекаясь горячей лужицей. Как еще объяснить этот невероятный прилив жара внизу живота?

Я снова пытаюсь отстраниться, но чувствую, будто попала в капкан. “Мышка в мышеловке”, — услужливо подсказывает мне собственное сознание. Или даже нет, не просто в мышеловке. Это была бы слишком легкая смерть. Эта мышка попала на растерзание коту. Ловкому, боевому, наглому… который сначала наиграется с ней, а потом уже растерзает и съест.

Кулаков наклоняется вперед и аккуратно перетягивает и вторую мою ногу к себе. Отчасти, мне становится легче — давление рычага исчезает. Зато другое давление, то самое, которое я чувствую даже сквозь грубую ткань его джинсов, вонзается в мою кожу с еще большей силой.

В очередной попытке отстраниться я кладу руки на его мощный торс, но он будто не чувствует никакого сопротивления. Наоборот, притягивает меня еще ближе. Дышит в шею, проводит по ней языком и я натурально чувствую как удары его сердца отдают эхом в моей груди. А если учесть, что он и дышит как паровоз, то я начинаю всерьез беспокоиться о его здоровье. Как бы он вслед за отцом не отправился в больницу…

Видимо, проблемы с сердцем — это у них наследственное.

Впрочем, мое сердце тоже как-то странно барахлит. Потому что когда он, наконец, убирает свой влажный язык с моей шеи и хрипло произносит “такая вкусная мышка”, оно заходится в самом настоящем приступе тахикардии.

— Вы… вы извращенец, — безрезультатно молочу кулаками его грудь.

— Чего это? — возмущается он. — Извращенцем я бы был, если бы не хотел тебя. Как можно вот это не хотеть-то?

При этих словах его рука нагло ползет вверх по моему бедру и несмотря на то, что я с силой пытаюсь свести ноги, останавливаться, кажется, не собирается.

— Не надо! Пожалуйста, — шепчу я, уверенная, что никакие мольбы этого зверюгу не остановят.

Но на мое удивление его рука тут же замирает и он вкрадчиво интересуется:

— Ну чего ты боишься, мышка? Я же вижу, что ты тоже меня хочешь!

— Неправда, — слабо возмущаюсь.

— У тебя мурашки — раз, — он демонстративно загибает один палец.

— Это от страха.

— Соски торчат так, что дыры в моей кофте скоро просверлят, — он загибает второй палец.