Он робко улыбнулся:

– Не знаю…

– Ну конечно же, только начало. Если бы вы считали, что все знаете, то не были бы открыты к постижению нового. Но вы всему научитесь. – Он должен был это услышать. Ему нужна была поддержка. – Я почти уверена: как только вы начнете, то добьетесь больших успехов. Через это прошли многие молодые люди. Даже представители высшего света. Сейчас ведь это считается модным занятием, да? Я имею в виду изучение сельского хозяйства.

– Надеюсь на это. – Он уже не скрывал улыбки, и теперь его лицо озарялось каким-то новым светом. – Продолжайте, миссис Расселл.

– В любом случае чувство долга – это очень похвально для начала. Даже если вы не знаете, как улучшить дела на вашей земле, долг поможет вам изменить жизнь своих работников. Просто посещая их и узнавая получше людей из более низкого сословия, вы сможете…

Он внезапно встал с кресла и опустился перед ней на колени, взяв за руки. А его лицо… Ах, она ошиблась! Вовсе не новый свет озарял его лицо.

Разочарование пронзило Марту насквозь, а с ним появилась и досада на собственную глупость.

– Продолжайте, – сказал он, хотя было ясно, что он скорее обращался к ее запястьям.

– Не думаю, что вы меня слушали. – Теплота исчезла из ее голоса.

– Не слушал слова. – Он склонил голову и коснулся губами ее изящной руки. – Но вы довольно милы, когда так говорите. Такая пылкая и пламенная…

Неужели есть женщины, которым пришлось бы по душе подобное замечание? Возможно, женщинам с чувствительными запястьями. Наверное, он привык к женщинам, которые с такой полнотой отдавались наслаждению, что с радостью слушали его бессмысленную болтовню.

Ее руки отяжелели. И она почувствовала неимоверную тяжесть во всем теле.

– Я больше не буду говорить. Если вы готовы, сэр, мы можем идти в постель.

Раздеваясь, он разглядывал комнату. Голубые парчовые шторы, узор на обоях, огромную кровать, свое отражение в нескольких зеркалах. Внимательно все изучив, он лег с ней рядом.

Все прошло быстро. Надо отдать ему должное. И он был… сравнительно аккуратен. По крайней мере не сильно потел и не метался – неприятная привычка мистера Расселла. Он выполнял свои обязанности целеустремленно и быстро, как она и хотела, и в будущем ей следовало быть ему за это благодарной и не пытаться изменить его к лучшему.

Но оказалось, что все гораздо хуже. На четвертый день он настоял, чтобы она не звала Шеридан, и сказал, что разденет ее сам.

Было бессмысленно спорить и говорить, что это неуместное проявление близости. Поэтому она вынуждена была согласиться с тем же молчаливым стоицизмом, с которым ей приходилось терпеть случайные причуды мистера Расселла.

Должно быть, он принял это за одобрение, потому что на следующий день снова пожелал сам раздеть ее. На сей раз он действовал намеренно неторопливо, словно считал, что подогревает ее нетерпение. И без умолку что-то говорил. Снова она услышала, что ее кожа напоминает шелк, а руки, ноги и другие части тела восхвалялись за их форму и пропорции. Потом – как будто она сама не могла догадаться об этом! – он счел необходимым сообщить о том, какое воздействие оказывают на него ее чары.

Ему нравилось таким образом облегчать душу. Поделившись с ней своим беспокойством и новыми идеями, будучи в состоянии получить ее постоянную дружескую поддержку, он вместо этого предпочел говорить банальности – как и любой другой мужчина. И наверное, он воспринимал их близость как награду. Но перед ним могла бы лежать любая другая женщина, и он получал бы такое же удовольствие.