– Это не оружие, – возразил он, взглянув на предъявленный ему ярко-оранжевый пистолет. – Оно не убивает.

– Не убивает… Да такой штукой весь штаб противника в шесть секунд можно перещёлкать!

– Вы выяснили всё, что хотели? – тусклым голосом спросил пожилой.

– Нет! – яростно бросил я. – Не выяснил! Если вы все такие чистенькие, такие все хорошие… чего ж от вас Гришка-то сбежал?

Ответом мне было молчание. Бесконечно повторяющийся мушиный звон аварийного сигнала, казалось, отсчитывает время. Наконец пожилой ангел поднял на меня тёмные, словно провалившиеся глаза.

– Если у вас больше нет вопросов, – негромко проговорил он, – то я готов сообщить наше единственное условие. Вы не препятствуете возвращению наших людей на корабль и даёте нам время покинуть планету.

Так. Кажется, Миньку Бударина берут за глотку. Ну-ну… Посмотрим, как это у них получится…

– Вы не учитываете одного, – добавил пожилой, обеспокоенно глядя, как я постукиваю пальцем по пульту в сантиметре от чёрной кнопки. – Недалеко отсюда расположен ваш населённый пункт. В случае ликвидации корабля ему будет нанесён значительный ущерб…

Пальцы мои подпрыгнули и сами собой поджались в кулак. Вот это он меня подсёк!.. Врёт, говорил я себе. Уж больно глаза честные… Конечно врёт!.. Гришка ведь рассказывал: вспышка. Неяркая вспышка. Хотя… Он же ещё отходил на безопасное расстояние… А корабль-то – вон какая махина… Значит, всё-таки… Я представил, как холодное белое пламя беззвучно слизывает щебкарьер… пещерку, Гришку с Люськой… И город – в девяти километрах… Наташка, мать…

Я сидел как примороженный.

– Так вы принимаете наше условие?

Я с трудом разорвал намертво спёкшиеся губы. И надо бы соврать, сказать, что всё, мол, предусмотрели, и город, дескать, эвакуировали, но… Ума у меня тогда на это не хватило!

– Почему вы молчите?

Я медленно поднялся с кресла и взял с пульта свой пистолет. Пыль с него куда-то делась, и теперь он снова был яркий, блестящий, новенький. Я взвесил его в последний раз на руке и бросил обратно.

– Спички верни… – с ненавистью глядя на пожилого, сказал я.

– Простите?..

– Ну спички, спички! То, что я вам днём отправил! Такая коробочка с палочками…

Он поспешно сунул левую руку за спину и достал откуда-то мой коробок. Посмотрел вопросительно. Я забрал у него спички и огляделся. Помигивали огонёчки на пультах, блестела какая-то клавиатура… И всё такое с виду ломкое, хрупкое…

– Так принимаете или нет? Вы не ответили.

– Да! – со злобой выговорил я. – Принимаю!..

Пожилой что-то квакнул по-своему. Ангелочек сорвался с места, стена перед ним раскрылась, и он показал мне, куда идти.

Обвели… Обвели как хотели!.. Всю жизнь так: накричу, наору, за глотку возьму, а потом, глядишь, – я же и в дураках… Уйти? Вот так просто взять и уйти?..

– Ну, ты всё понял? – с угрозой обратился я к пожилому.

– Вы поставили условия, – ровным голосом отозвался он. – Мы их приняли.

Я повернулся и пошёл к выходу. В дверях оглянулся. Пожилой ангел с мёртвым лицом, сгорбясь над пультом, одну за другой нажимал чёрные кнопки. Давал отмену…

Последнюю дверь ангелочек открыл, вернее, отвалил вручную. Лицо тронул зябкий ночной ветерок.

Прощаться я с ними, понятно, не собирался, но взглянул вдруг на этого ангелочка – и остановился, поражённый.

Передо мной стоял Гриша Прахов. В его широко раскрытых глазах я увидел удивление и ужас. Мир рушился, понимаете? В их чистенький сволочной рай ворвался грязный, оборванный Минька Бударин, и полетели все их этические соображения к чёртовой матери!..

Глядя на него, я почувствовал себя победителем.