– Да кто его разберет? Когда мне что-то нужно, я прихожу к нему и прошу, и он выполняет мою просьбу, если у него есть настроение, а бывает и так, что он меня как будто даже не слышит. Так что моя надежда на то, что мы поплывем, когда доберемся до воды, основана, в общем-то, только на вере.

– Значит, и ты все же бываешь оптимистом, – сказала Лан и поцеловала его в шею.

Земляных экипажей, этих левиафанов, созданных фра Меркури из самой плоти земли, стало теперь двадцать два. По его команде они возникали из почвы огромными островами, и грязь стекала с их боков, точно вода, а разная рухлядь превращалась в колеса, которые тут же сами собой вставали под их огромные подбрюшья.

На движущиеся острова набивались сотни людей, многие сидели на самом краю, опасливо прижимаясь друг к другу. Каждый тянула лошадь ростом выше церковного шпиля.

Фулкром с Лан за спиной подъехал к головному экипажу. Было холодно – впрочем, как всегда, – а двигаться все равно было необходимо. Монотонно гремели мерно вращающиеся гигантские колеса.

– Похоже, он вполне уютно устроился в нашем мире. – Лан показала на фра Меркури, стоявшего на холке одной из передних гигантских лошадей.

Фра Меркури – существо, призванное в этот мир жрецом, который сам его уже покинул, был на голову выше Фулкрома. Лицо его состояло из двух половин – костяной и металлической, и там, где они встречались, не было видно никакого шва или сращения – два материала естественно перетекали один в другой. Два вполне человеческих глаза, смотревших с этого чуждого по строению лица, обезоруживали знакомой простотой. Он носил темно-синий плащ, который странным образом включал в себя и другие оттенки, а под ним – плотно облегающий темный костюм, в котором Фулкром готов был заподозрить его собственную кожу.

– Для бога он необычайно скромен. Если он, конечно, бог.

– Не знаю, какая у него роль, – покачала головой Лан, – но я все равно рада, что он с нами.

Фулкром тоже не уставал благодарить судьбу за то, что она послала им этого таинственного фра Меркури. Ведь он не только создал массивные земляные экипажи, которые так облегчали им отступление, но всякий раз, когда с небесного города следовала очередная атака, вступал с нападающими в бой – нешуточный подвиг для такого старого и хрупкого человека.

Всякая остановка в пути давалась трудно и медленно, и, хотя люди шли уже несколько дней, торможение по-прежнему оставалось для их обоза сложным искусством.

Фулкром вынимал из кармана красную тряпицу, привязывал ее к палке и поднимал над головой, точно флаг. Показав таким образом солдатам, сопровождавшим головной экипаж, свое намерение остановиться, он во весь опор скакал в хвост колонны беженцев. Вот и теперь в плаще, развевающемся у него за плечами, и с Лан за спиной он мчался мимо грязных, замерзших, напуганных граждан империи. На ходу он размахивал своим импровизированным красным флажком и кричал солдатам, которых просил сопровождать колонну верхами – как для защиты, так и для поддержания духа беженцев, – чтобы те остановились.

Проезжая мимо, он видел, как десятки людей сразу хватались за поводья лошадей-великанов и начинали тянуть их что было сил, чтобы животные остановились. Постепенно в ответ на их усилия гигантские шаги сначала укорачивались, а потом и вовсе прекращались, и экипаж останавливался. Все, кто был на нем, глядели немного ошалело, точно вдруг пробудились ото сна.

Фулкром еще некоторое время продолжал скакать вдоль обоза, задерживаясь подле каждой абсурдно громадной четвероногой твари, чтобы убедиться, что ее пассажиры все поняли и начинают процесс остановки, и только тогда ехал дальше. Когда все экипажи встали, он еще раз проехал вдоль всего каравана, подняв вверх руку и растопырив пальцы. «Пять часов» – означал этот жест. Пять часов на отдых.