Андрея неугомонно трясло. Единственный шанс, второго не будет! Но какой шанс? Один из сотни! Поезд действительно замедлил ход, но даже тридцать километров в час – жестокий риск… Рыдающего Масяню выталкивали всей толпой. За результатом не следили – на рельсы не намотается. «Живее! – поторапливал Жлобень, – горку проходим!» – «До встречи, братва, на футбольных полях, как говорится!» – проговорил белесый зэк и свалился в дыру. Третий обошелся без комментариев, нырнул, смертельно побледнев. Андрей уже и не помнил, как оказался в шпальной решетке. Спасибо маме-математику, научила считать и выдерживать временные интервалы. Секунда – разрыв между шпалами, еще секунда – другой. Как-то повис, подогнув ноги, прижал к себе колени и на счет «два» рухнул в яму…

Поезд промчался вдаль. Андрей не поверил своим глазам – остался жив! А на воле все было печально. Дождь хлестал без остановки. До леса – как до Нью-Йорка. Он кинулся вперед по шпалам, нарвался на Жлобеня с раздавленной башкой – удачно бывалый зэк сходил в побег! Впереди поселок – не вариант. Он повернул обратно, видел, как двое в пелене дождя съезжают с насыпи – выходит, есть живые (ровно сутки сидельцы побегают, и снова в «дядин дом»)! Чуть дальше Масяня – закрутило-таки горемыку вокруг рельса. А еще дальше – переезд, шлагбаум еще не открыли, скопились машины, и у водителей развлечение – наблюдать, как беглые зэки играют в русскую рулетку. Он заметался, покатился с насыпи, помчался к кустам. Те двое уже пропали, да и ладно, не нужна ему компания. Лесов в Сибири хватает, а лес для него – дом родной…

Он очнулся после полудня, открыл глаза, злобно посмотрел по сторонам. В землянку просачивался тусклый свет. Все спокойно. Покачал головой, изучив стрелки старенького циферблата, – для злобного лешего он слишком долго спит. Андрей выполз на поверхность, огляделся. Солнечный день был в разгаре, но птицы не пели. Затем вернулся обратно в свою берлогу. Пожевал краюху черствого хлеба, бессмысленно глядя в земляную стену, запивая ее водой из пластиковой бутыли. Насытившись, глянул в огрызок зеркала – Бармалей какой-то. Сбывается детская мечта: три дня не умываться. Настало время приводить себя в порядок. Он скинул провонявший «макинтош», забрал вещмешок и, мурлыча под нос «А чукча в чуме ждет розетку», потащился из землянки. Неподалеку протекал ручей. Он снял с себя все и несколько минут с наслаждением плескался, игнорируя холодную воду и снующих по радиусу кровопийц. Бармалей превращался в приличного человека – плечистого, немного загорелого, с развитой мускулатурой. Под правой лопаткой красовался зарубцевавшийся шрам. Завершив помывку, он вытерся полотенцем из «вафельки», отыскал в мешке опасную бритву. Щетина поддавалась неохотно, он порезался, но справился. Перевоплощение проходило успешно. Андрей извлек из мешка черные джинсы, немаркую рубаху, серую толстовку с капюшоном. В качестве заключительного аккорда вымыл кирзачи и торжественно извлек чистые носки из тонкой шерсти. Последние. Фигура в зазеркалье Андрея устроила. Бомж-лесовик превратился в спортивного, относительно молодого человека со скуластым лицом и запавшими глазами. Он помолодел на целую эпоху. Осталось причесаться, но это можно и потом. «Макинтош» он сунул в землянку – пригодится. Зловонные обноски закопал под деревом.

До шести вечера он был свободен. Андрей перевернул брезент чистой стороной и погрузился в состояние покоя. В ближайшие часы он не был занят физическим трудом – стоило предположить, что он был занят умственным. Работа мозга чередовалась периодами сна. В шесть часов он поднялся, сунул в мешок все, что счел необходимым, и покинул берлогу.