Начинаю с Яра, так как лечить брата должно быть проще. Подрагивающими руками обрабатываю кулаки, боясь дышать и делать резкие движения. Промакиваю запёкшуюся кровь и чувствую горячее дыхание, выжигающее кислород вокруг. Воздуха не хватает, зрение размывается, и, кажется, ненужные ему чувства возвращаются. Поспешно заканчиваю с оставшимися повреждениями, смазываю детрагелем гематомы на груди и лице, стараясь не смотреть в уцелевший глаз.

С Ником выходит всё сложнее. Рассечённая бровь требует больше внимания, поэтому приходится встать вплотную между его раздвинутых ног. Случайно или нарочно, он всё время сжимает их в момент прикосновения к ране, шипит, дёргается и впечатывается в меня своим пахом. От таких манипуляций слабеют ноги, соприкосновения прожигают через несколько слоёв ткани, сердце в панике бьётся в районе глотки.

Господи. Что со мной? Ладно с Яром впадать в обморочное состояние, потеть и трястись. В него я была влюблена не один год, страдала, когда он уехал, давила в себе чувства, выдирала их с корнем. Хреново, видно, выдирала. Оставила какой-нибудь придаточный или боковой маленький корешок. Ну это с Ярославом, а что за реакция на Ника? Что за тахикардия, раздирающая грудную клетку? Что за рябь в глазах, размывающая пространство? Что за трепетные порхания крыльями в животе?

Отшатываюсь от парней и забрасываю в аптечку вытащенные лекарства. Спешу быстрее всё убрать и скрыться в своей комнате, спрятаться ото всех, забиться в угол, подумать, проанализировать.

- Куда спешишь? – дёргает за руку Яр и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.

Экзекуция началась, и это значительно хуже, чем то, что происходило пару минут назад. Ник приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в мою ауру, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.

- Охренел?! – взвиваюсь на стуле, но оседаю назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!

- Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.

- Идиот! Себя поцелуй! – пытаюсь подняться, но Яр сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.

Они сразу оживляются от увеличившегося фронта работы, в четыре руки стаскивают с меня толстовку, и Яр прощупывает приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Когда пропустила такой отвес, не помню. Видно, в пылу битвы не заметила ногу, влетевшую в меня, потому что такой объёмный след могла оставить только подошва здорового ботинка. Пока вспоминаю весь процесс схватки, оказываюсь в плену жадных тисков. Картина маслом. Ник орудует над лицом, Яр занимается плечом, а ощущение, что они устроили прелюдию к сексу. Может, для них это не так, но я явственно слышу журчание в своих трусиках и из последних сил сдерживаю стон.

- Вот и всё, а ты боялась, - напевает Яр, убирая со стола.

- Только платьице помялось, - цежу сквозь зубы, спрыгиваю со стула, со злостью хватаю толстовку и взлетаю по лестнице, матерясь под нос.

Никогда не плачу. Последний раз рыдала, когда мама находилась между жизнью и смертью, а сейчас жжёт глаза, огненный ком распирает грудь, кулаки сжимаются до хруста. В мутном бреду добираюсь до комнаты, закрываю дверь и сползаю по гладкому полотну на пол.

Страшно от своей реакции на этих мужчин. Почему они оба вызывают такие чувства? Разве можно так реагировать на двоих? Это неправильно. Это распутно. Это грязно и пошло. Надо бежать, спасаться, минимизировать наше общение, а лучше свести на нет. Я справлюсь. Один раз уже справилась.