Последовавший звон разбитых стекол убедил меня, что с задними фонарями у Гобейки теперь не все в порядке.

– Да перестань, ирод проклятый! – заблажил Гобейко-Прусик. – Я же сказал – все, что знаю, все…

– Тогда, Василий Данилыч, не тяните резину. Расскажите, что произошло с нашим товарищем Валерой Ларионовым?.. – попросил я.

– Что, что! Пришили его лица черножопой национальности…

– Кто именно?

– Ну, командир, дорогой ты мой, подумай сам – нешто они мне паспорта предъявляют? Шептались у нас, будто нугзаровские бандиты, Психа Нарика люди, его уделали…

– Из джангировской группировки?

– Как сказать ето… Псих Нарик – племяш самого Джангирова… Братан Нарика Ахат под вышкой сидит сейчас. Ждут исполнения… Вот и слушок такой повеял, будто дядька с племенником поцапались крепко…

– Я вас правильно понял – Джангиров с Психом Нариком поссорились?

– Ну, естественно! Не со мной же… Вот я и протелефонил Валерке – приходи, мол, пошепчемся… Вы ведь в курсе, что я помогал ему? Исключительно по патриотическому соображению и за небольшую поддержку финансами…

– Я в курсе. Продолжайте, Василий Данилыч…

– Ну, встренулись мы, не очень далеко отсюда… За Курским… Покалякали, понятное дело… Обсказал я ему ситуацию, он подался звонить из автомата…

– Это когда было?

– Ну, точно не скажу, а так примерно часов после десяти…

– А почему он пошел звонить срочно?

– Так я ж объясняю – скандал у их главного, у дядьки с Психом приключился…

– Ну и что? Впервые бандиты разбираются между собой? Не крутите быку уши, Василий Данилыч! Объясните ясно, что такого важного узнал Ларионов, если он ночью без поддержки пошел в глубь вокзала?

На миг он задержал свои водянистые глазные яблоки на мне, и я успел уцепить плавающий в их глубине ужас. Глубже и острее, чем горечь за порушенную «хонду».

– Так я же вам толкую все время, – недоуменно развел он свои цепкие лапки, дивуясь на мою бестолковость, и я понял, что он решил скинуть еще одного мусорного козырька из своей крапленой, «заряженной» колоды. – Говорю же я, что базар у них вышел из-за компаньона джангировского, или кунака по-ихнему. Ну, которого Псих украл…

– Так, так, так, – негромко бормотал я, и азарт уже начал легонько сотрясать меня, и первое предчувствие словленной, пойманной игры сводило скулы, как холодной судорогой. – А кто этот кунак-то, вы поинтересовались, Василий Данилович?

– Черт его знает! Мужики тут баяли, что, мол, америкашка какой-то…

– Ага! Америкашка! – встрял Кит. – Слушай, недоделок, а где же эти мужики твои собираются и бают про такие интересности? Может, ты меня отведешь туда?

Гобейко посмотрел на него с опаской, смирно заметил:

– Так они и не собираются нигде – это ж тебе не Государственная дума… Бродит народ прощелыжный, перехожий – от тычка до толчка, от палатки до шалмана… Треплются, а ветерок разговоры носит…

– Продолжайте, Василий Данилович… Что, Ларионов дозвонился куда-нибудь, говорил с кем-то?

– Вот это не скажу – не подслушивал, не знаю. Только он вышел из автомата и говорит – все! Пока, мол, друг, пока, спасибо тебе большое, позвони послезавтрева… Ты, мол, иди, а мне тут надо еще в одно местечко заглянуть… И зашагал на вагонную территорию, туда, меж путей… И все, не видал его более…

– Все? – спросил я нестрого.

– Все! – радостно отбил концовку урод.

– Кит! – позвал я своего труженика металлоремонта. – Он снова врет…

– А что я вру? – возбух Гобейко-Прусик. – Чего наврал-то?

Я тяжело вздохнул и стал медленно объяснять ему:

– Вы, Василий Данилыч, со мной неискренни. Это называется «дезинформация умолчанием». Вы надеетесь, коль мы вас прихватили здесь, отбиться от меня крошками, объедками, слухами… Рассчитываете, что я ваших мужиков, дружков или подельников не отловлю, а они вам за это не оторвут вашу многомудрую башку… Так вот – надеетесь зря…