– Вот, – сказал он таким тоном, будто бы именно Кирочка виновата во всех бедах, начиная с гибели «Титаника».

– Спасибо.

– Расти большой, – он оперся на стол и наклонился, оказавшись вдруг чересчур близко, чтобы Кирочка чувствовала себя в безопасности. – Слу-у-шай… а ты что, до конца жизни собралась у Сереги на шее сидеть?

Конечно, Кирочка ни на чьей шее сидеть не собиралась. Она вообще и без денег обойтись бы могла, и хотела даже позвонить, отказаться. Но Галька велела не дурить и добавила, что деньги эти не Кирочке – Алешке дают. И раз уж так, то пусть детеныш нормально живет.

– А… а что? – Кирочка опять растерялась. А растерянной, она говорила всякое, глупое тоже.

– Ничего. Интересно. Вот ты кем работаешь.

– П-продавщицей.

Вообще-то образование у Кирочки высшее экономическое, но с маленьким ребенком на старое место ее не взяли, только вот на рынок. А потом Галька и магазин нашла. В магазине лучше – не холодно зимой.

– Продавщицей… ну и угораздило же его.

Значит, его угораздило, а Кирочка виновата?! Так он думает? И видно было – именно так и думает, по глазам читалось, по улыбочке. Кира хотела кинуть деньги в эту наглую физию, но вдруг сказала:

– Алешенька растет. Денег надо больше. В полтора раза.

– А не лопнешь, деточка?

– Не лопну.

Как ни странно, но Сергей условие принял. Наверное, Кирочка могла бы и еще потребовать, только вот разве деньги заменят Алешеньке семью?

Особенно, когда Кирочки не станет.

Она хотела бы объяснить про себя и Сергея, про Алешку, про все-все, чтобы Олег не смотрел на нее с таким презрением, от которого хотелось в стену спрятаться. Но разве хватило бы у нее духу?

Об этом Кирочка и думала всю ночь. Бессонница и вытолкнула ее из комнаты, показав то, что Кирочка вовсе не желала видеть. Потом, уже в своей комнате, заперев дверь, прижав ее ручку стулом, Кирочка сползла на пол и вцепилась зубами в руку. Она старалась не плакать, как и тогда, когда мама из дому прогнала, но рыдания рвались, сжимали зубы, оставляя на коже красные следы.

Спокойно. Надо выдохнуть. Надо вдохнуть. Выдохнуть и вдохнуть.

Подумать о хорошем.

Не о топоре.

Не о руке, которая держит топор.

Не о белой перчатке, которая надета на руку, которая держит топор.

Не о влажных пятнышках на белой перчатке, которая надета на руку, которая держит топор.

Не о трещине в черепе, из которой взялись влажные пятнышки на белой перчатке, которая надета на руку, которая держит топор.

Кира разжала зубы и затерла след. Ее видели? Вряд ли. Она сама увидела все в зеркале, и если зеркало отражало убийство, то вряд ли одновременно оно отражало и Киру.

Надо подумать, надо очень хорошо надо всем подумать. И Кирочка думала до тех самых пор, пока ее не позвали вниз. Прежде чем спуститься, Кирочка тщательно умылась, заплела волосы в две косички, как делала всегда, когда хотела привязать удачу, и надела блузку с длинными рукавами.

– Ты красивая, – сказал Алешенька и вновь уткнулся в книжку.

– Спасибо. Милый, а ты ночью ничего не слышал?

– Слышал. Ты уходила. Об этом нельзя рассказывать?

– Кому?

Он книжку отложил и терпеливо сказал:

– Полицейским. Я видел, что они приехали. Если приехали полицейские, то случилось плохое. А если случилось плохое, то мне нельзя говорить, что ты выходила.

Все-таки Алешенька был очень умным мальчиком, и Кирочка не сумела сдержать улыбки. Поцеловав сына в макушку, она сказала:

– Наоборот. Говори смело. Полиции нельзя врать.

Хотя именно это Кирочка и собиралась сделать. Но у нее была правильная цель, а правде все равно не поверят. Вот Кирочка теперь сама себе не верила.