– Знаешь что, Паша, – обернулась Прасковья Богдановна к собеседнику. – Ты, вместе со своей рогатой истеричкой женой, можешь идти на все четыре стороны. Далеко, прямо и большими шагами, чтобы как можно скорее оказаться от меня на максимально возможной дистанции.

Павел Иванович побагровел, чуть погодя звучно сглотнул. Он просто не верил в то, что только что услышал.

– Проваливай, – негромко прошипела Прасковья Богдановна и сделала ладонью жест «от себя», словно пыль стряхивая.

Как давно она мечтала о чем-то подобном. Иногда в минуты слабости или после бокала вина представляла себя унижающей одного из таких лощеных и уверенных в себе людей, стоящих выше нее на лестнице сословного общества. И такой момент – хотя она в него не верила, оставляя лишь мечтой, наконец, настал.

Павел Иванович снова звучно сглотнул и пару раз моргнул. Даже если бы он сейчас получил от Прасковьи Богдановны прямой удар в нос, эффект был бы не таким оглушающим.

Широко раскрыв глаза и заливаясь краской, господин Байков попятился. Прасковья Богдановна торжествующе улыбнулась. Оглянулась, словно невзначай, и только сейчас поняла, что размолвка на повышенных тонах не привлекла никакого внимания. Да, она говорила намного громче, чем предписывали правила приличий, и говорила немыслимые в иной ситуации вещи – но гости, похоже, озабочены совершенно другим. Озадаченно глядя на несколько групп поодаль, она поняла, что на них с Байковым никто не смотрит. Вообще никто.

– Дамы и господа, прошу вас незамедлительно покинуть арену, – раздалось объявление, хотя присутствующие на почетной ложе уже и так все направлялись к выходу.

Прасковья Богдановна обратила внимание, что уходили гости без спешки, не сильно торопясь. Над дверьми выхода между тем загорелись таблички навигации, и после объявления прозвучал громкий и неприятный звук сигнала к эвакуации. Женщина осмотрелась по сторонам. Окружающая картина никак не изменилась, размытая пелена купола на арене все так же спокойна, вновь став серой, мглистой – тьма из-под купола ушла.

Вот только предчувствие говорило Прасковье Богдановне, что дело плохо, а предчувствие неприятностей ее никогда не обманывало, так что она привыкла ему доверять. Поэтому уже бежала в проходе между рядов кресел, направляясь к ближайшей двери выхода. Так как расположилась Прасковья Богдановна в сторонке от основной группы зрителей, которые проходили в другую дверь, то и на лестнице оказалась одна. Не совсем одна – Павел Иванович забежал следом за ней.

Столь неудачное соседство ее подстегнуло, но именно лишняя спешка послужила причиной неприятности – один из каблуков (индивидуальный пошив, каблуки на сантиметр длиннее максимально установленных нормативов внешнего вида) подломился. Прасковья Богдановна взмахнула руками и рухнула с последних ступенек лестницы, растянувшись по площадке пролета.

Упала удачно – без ушибов, и уже пыталась подняться, подгоняемая страхом. Вызванным не сколько неясными причинами эвакуации, сколько нахождением с Байковым наедине. Схватившись за перила, она поднялась и собралась было бежать дальше вниз, но Павел Иванович – перепрыгивая по несколько ступенек, уже оказался рядом, прихватив ее за руку.

– С-сучка, ты ответишь!

– Паша, не время! – попыталась вырваться Прасковья Богдановна.

– Я тебя сгною, тварь!

– Боже, да сколько угодно, давай только уйдем отсюда!

Прасковья Богдановна вдруг поняла, что поторопились оба. Байков слишком рано начал угрожать, она слишком рано начала праздновать победу. Теоретически ничего страшного не происходит – ну не убьет же он ее здесь, но неприятных минут, похоже, не избежать. Тем более что Павел Иванович уже грубо дернул ее на себя и, обойдя, встал на ступеньках лестницы, преграждая бывшей любовнице путь. Прасковья Богдановна попыталась его оттолкнуть или сдвинуть, но Павел Иванович стоял крепко.