Прошлым вечером в честь окончания школы он подарил Мередит кулон из розового топаза с тяжелой золотой цепью от Тиффани. Лайзе он презентовал гораздо менее дорогой, но все же, несомненно, красивый золотой браслет с ее инициалами и датой, искусно выгравированными и вплетавшимися в общий узор. Браслет был тоже куплен у Тиффани.

Сначала Лайза совершенно терялась, не зная, как обращаться с ним, поскольку Филип был неизменно вежлив, но всегда держался несколько холодно и не выказывал своих чувств – так же, как относился и к Мередит. Позже, поняв, что его поступки совершенно не соответствуют внешне бесстрастной и иногда грубоватой манере держать себя, Лайза жизнерадостно объявила Мередит, что Филип, в сущности, добрый и милый плюшевый мишка, который только рычит, но не кусается!

Это полностью ошибочное заключение заставило ее позапрошлым летом попытаться вступиться за Мередит, когда Лайза очень вежливо и с самой милой улыбкой объявила, что, по ее мнению, Мередит должна пользоваться немного большей свободой на каникулах. Реакция Филипа на то, что он назвал «неблагодарностью и вмешательством в чужие дела», была крайне бурной, и только искреннее раскаяние и немедленные извинения девушки помешали ему выполнить угрозу положить конец дружбе Лайзы и Мередит и потребовать от администрации Бенсонхерста передать стипендию кому-нибудь «более заслуживающему» такой милости. Это столкновение потрясло Лайзу куда больше столь неожиданного взрыва бешенства. Из всего сказанного Филипом она справедливо предположила, что стипендия выплачивается из средств, пожертвованных семейством Бенкрофтов, и это открытие заставило Лайзу почувствовать себя совершенным чудовищем, хотя сама ссора оставила в ней чувство гневного раздражения.

И теперь Лайза ощущала такую же бессильную ярость и недоумение оттого, что Мередит держат в такой железной узде, не давая ей ни малейших поблажек.

– Ты в самом деле искренне считаешь, что он разыгрывает роль сторожевой собаки только потому, что твоя мать ему изменила?

– Она не просто изменила, она была настоящей шлюхой, которая после свадьбы спала со всеми, от лошадиных тренеров до водителей грузовиков, намеренно сделала отца посмешищем и развлекалась с самыми подозрительными личностями, грязными ничтожествами. В прошлом году я спросила Паркера, и он рассказал все, что знал от своих родителей. Очевидно, всем было известно, какая она.

– Все это ты часто повторяешь, – горько бросила Лайза, – только я не понимаю, почему твой отец ведет себя так, словно отсутствие моральных устоев – это нечто вроде генетического порока, который ты можешь унаследовать.

– Он ведет себя так, – ответила Мередит, – потому что отчасти верит в это.

Обе виновато посмотрели на Филипа Бенкрофта, вошедшего в комнату. Один взгляд на мрачное лицо, и Мередит забыла о собственных проблемах.

– Что случилось?

– Утром умер твой дед, – угрюмо сообщил он. – Сердечный приступ. Пойду выпишусь из отеля и заберу свои вещи. Я купил себе и тебе билеты на самолет, вылетающий через час. – И, повернувшись к Лайзе, добавил: – Надеюсь, ты сможешь добраться домой на моей машине.

(Мередит, желая, чтобы Лайза вернулась с ними, уговорила отца ехать домой на машине, вместо того чтобы лететь.)

– Конечно, мистер Бенкрофт, – поспешно заверила Лайза. – И я очень сожалею о вашем отце.

После его ухода она взглянула на Мередит, тупо уставившуюся в пространство.

– Мер! С тобой все в порядке?

– Кажется, да, – сдавленным голосом ответила та.

– Твой дед – это тот, кто женился на собственной секретарше?