– Ты говоришь о сорок четвертом годе, – мягко напомнил Арчер. – Ты думаешь, он и теперь высказывал бы те же мысли?

Френсис пожала плечами.

– Я знаю лишь то, что он мне сказал. А сказал он, что на следующий день после демобилизации пойдет в ближайшее отделение партии и подаст заявление о вступлении в ее ряды. Назвать тебе его фамилию, чтобы ты смог откуда-нибудь его выставить?

– Френсис, дорогая, не перекладывай на меня вину за происходящее, – попросил Арчер. – Пожалуйста.

– Его звали Вейнесс. Майор Хэнк Вейнесс, – продолжала Френсис. – Может, тебе удастся выбросить его с военного кладбища в Меце? За поведение, недостойное мертвого пилота. – Глаза Френсис подозрительно заблестели, но она не заплакала. Потому что не играла. Голос оставался ровным, начисто лишенным жизни. – Он был единственным цельным человеком, которого мне довелось встретить, и никто не может упрекнуть меня в том, что я чуралась мужчин. Искала такого, как он, но увы. А знаешь, почему он был цельным? Потому что в его сердце жила любовь. Любовь ко всем. К пилотам и техникам его эскадрильи, к молоденькой девушке из Красного Креста, к людям, которых ему приходилось убивать… Двадцать один вылет – и прости-прощай. Рассказать, что сделали пилоты его эскадрильи в день, когда немцы сбили его самолет? Хотя… зачем? Ты такой же, как все. Тактичности в тебе чуть больше. Возможно, и сопротивляться ты будешь дольше других, но в конце концов лавина снесет и тебя. Тебе просто будет труднее, если ты узнаешь о том, что человека, который верил в коммунизм, любили все, кто его знал. Я же постараюсь облегчить тебе жизнь. – В голосе Френсис послышался вызов. – Я скажу тебе, что я была похотливой маленькой девочкой, влюбилась в красавца майора и мои политические взгляды сформировались в его постели. Так или иначе, сняв форму, я пошла в ближайшее отделение партии и сказала, что хочу вступить в ее ряды. Виновна по всем пунктам. Вот ты и узнал, что хотел. А теперь я прошу тебя уйти, Клемент. С минуты на минуту я ожидаю другого гостя и не хочу, чтобы вы встретились…

Она встала. Руки висели как плети, лицо осунулось. Поднялся и Арчер.

– Спасибо тебе. Я очень благодарен тебе за откровенность.

– Пустяки. – Френсис беззаботно махнула рукой. – Я всем все рассказываю. Этим и знаменита. – Она двинулась к двери.

– Я буду держать тебя в курсе. – Арчер последовал за ней, по пути подхватив пальто и шляпу.

– Конечно. – Френсис открыла дверь. – Не забывай меня.

В спальне зазвонил телефон.

– Извини, надо ответить. Прощай. – От слов Френсис веяло холодом, словно ей больше не хотелось иметь с Арчером никаких дел и она не могла дождаться его ухода.

Арчер мог бы еще раз поблагодарить ее, сказать, что очень тронут ее исповедью и хотел бы остаться ее другом. Но Френсис нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, и ему пришлось ограничиться лишь коротким: «До свидания, Френсис. Удачи тебе в новой пьесе».

А потом она захлопнула за ним дверь. Пальто и шляпу он надевал на лестничной площадке, поэтому до него донеслись ее торопливые шаги и сержантский голос: «Матеруэлл слушает… о, привет. Да, я уже одна». Арчер застегнул последнюю пуговицу и двинулся к лестнице, когда услышал: «Как сегодня корь?» Он остановился, уже начав спускаться по темным ступеням, и понял, что ему ужасно хочется услышать продолжение разговора. Но на таком расстоянии слов он разобрать не мог. Тут его охватил стыд, и, вместо того чтобы вернуться к двери, Арчер поспешил вниз. Пианист за дверью играл все тот же Второй концерт.