– Сегодня ты была неподражаема, – ответил Арчер. – Как всегда.

– Спасибо. – Элис покраснела от удовольствия, а ее пальцы забегали по сумочке. – Очень приятно слышать от тебя такие слова. – Стараясь изгнать мольбу из голоса, Элис добавила: – Может так случиться, что я понадоблюсь тебе на следующей неделе, Клемент?

– Конечно! – воскликнул Арчер. – Я в этом почти уверен. Я тебе позвоню. Надеюсь, сходим куда-нибудь на ланч.

– Вот было бы здорово, – живо откликнулась Элис. – С нетерпением буду ждать…

Арчер наклонился и поцеловал ее в щеку.

– До свидания, дорогая. – Отходя, он заметил, что Элис вновь покраснела.

– Азартные игры… – говорил Эррес, когда Арчер подходил к нему. – Азартные игры – проклятие человека труда. – Он и Стенли Атлас играли в «орла и решку». – Одну минуту, Клемент. Должен же я его обчистить.

– Стенли, – повернулся Арчер к актеру-негру, который полез в карман за новыми монетами, – сегодня ты опять затягивал.

– Правда? – Стенли достал два четвертака.

– Ты знаешь, что затягивал. – В голосе Арчера слышались нотки раздражения. – Ты бы попытался рассмешить и смерть.

Атлас улыбнулся. Когда он улыбался, двойной шрам на щеке начинал напоминать кавычки. Лицо у Атласа было очень спокойное, и едва ли кто мог подумать, что он когда-то бывал в местах, где в драке люди пускают в ход бритву. Модная одежда, литературная речь… лишь легкий акцент указывал на то, что детство его прошло в Тампе.

– Мои слушатели ждут от меня этого, Клем. – Атлас подкинул два четвертака. – Голос черного, ленивого Юга. Реки, неторопливо несущие свои воды, ивы на берегах, мулы на пыльных дорогах…

– Когда ты в последний раз видел мула? – спросил Арчер.

Атлас снова улыбнулся.

– В двадцать девятом году. В кино.

– Тем не менее, – Арчера раздражало это умиротворенное черное лицо над белым воротничком, – отныне я прошу тебя прибавить скорости, говорить быстрее.

– Да, босс, – кивнул Атлас, – конечно, босс, будет исполнено, босс. – Он повернулся к Эрресу и через несколько мгновений остался без двух четвертаков.

В студию, застегивая пуговицы пальто, вошел О’Нил. Пальто это, отороченное норкой, ему подарила актриса-жена, купающаяся в деньгах. Иногда он надевал и котелок. Арчера восхищала смелость О’Нила, появляющегося на людях в пальто, отороченном норкой, да еще и в котелке. В данный момент О’Нил придал своему лицу очень серьезное выражение, которое шло ему, как бородка – олдермену.

– Ага, – улыбнулся Эррес, – отороченный норкой О’Нил.

– Привет, Вик, – поздоровался О’Нил. – Стенли, Клемент. Хорошее шоу. Спонсор доволен.

– Сегодня мы умрем счастливыми, – заверил его Арчер.

– Клемент и я собираемся выпить с моей женой, – сказал Эррес. – Составишь нам компанию?

– Спасибо, – ответил О’Нил. – Не могу. У меня дела. – Он посмотрел на Арчера: – Клем, можно тебя на минутку?

– Через минутку вернусь, – пообещал Арчер Эрресу и последовал за О’Нилом в дальний угол. Студия практически опустела, лишь звукорежиссер сидел за роялем и наигрывал мелодии песен. Сейчас вот звучала «La vie en rose»[3]. Звукорежиссер напрочь забыл о тех звуках, за которые получал деньги: шум дождя, шаги по дорожке, усыпанной гравием, скрежет сталкивающихся автомобилей. Он переключился на мелодию песни о несуществующем теплом острове посреди южного океана. Играл он плохо, но зато с чувством, и слушатели сразу понимали, что звукорежиссера очень тянет в те далекие спокойные, меланхолические дали.

О’Нил остановился и повернулся к Арчеру.

– Послушай, Клем, – прошептал он, – один человек устраивает нашему спонсору небольшую вечеринку, и он хочет, чтобы ты пришел.