Рогожников выбрался на палубу и, держась за леера, направился к рубке. К причалу кто-то шел, весь залепленный снегом, скользил, спотыкаясь, и Илья не сразу узнал участкового инспектора Савушкина.

Ломоть снега отвалился с его плеча, обнажив синий погон со звездочкой. «Ну вот… – подумал Рогожников и присел на трос леера спиной к Савушкину. – Сходил я, однако, в рейс…»

– Здорово, Илья, – сказал Савушкин и оглядел заснеженную палубу. – Под парами стоишь?

«Мы же с ним вместе в школе учились, – подумал Рогожников, – сколько раз на рыбалку ездили, на охоту… Видно, забирать пришел».

– Стою… – хмуро отозвался он, ковыряя толстые, широкие ногти на пальцах.

– Это куда же ты нацелился? – полюбопытствовал участковый, закидывая назад болтающуюся у ног планшетку. – Тебе же выезжать нельзя. У тебя подписка о невыезде.

– В Совречку, – буркнул Илья, продолжая думать о Савушкине. Был свой парень, туруханский, а надел форму и планшетку – вроде чужим стал. На другом бы, незнакомом милиционере эта планшетка и в глаза бы не бросилась. Тут же она болтается на Витьке Савушкине, на кореше, на однокласснике. Любой случай из детства взять – без него не обойдется. Да и потом уже, после школы, работать вместе пошли, в одной рыболовецкой бригаде до самой армии рыбачили. И только после армии разошлись. Смело можно сказать – кореш, но вот беда, кореш-то с планшеткой…

– В Совречку, – повторил Рогожников. – Загрузили под завязку.

– Ого! – протянул Савушкин. – Так это десять дней ходу! В оба конца-то? Суд у тебя на какое число назначили?

– На четырнадцатое… – вздохнул Илья. – Я своему начальству сказал, обещали похлопотать, чтобы перенесли…

– Ишь ты, барин, – добродушно заметил участковый. – Будут из-за тебя судебное заседание переносить!

– Да не из-за меня!.. – отмахнулся Илья. – Вода, обещают, нынче скоро спадет. А по мелководью туда и на моей посудине не пройти…

«Чего ты пристал? – без злости подумал Рогожников. – Ты свое дело сделал. Теперь судья мной распоряжается. Тебе-то чего беспокоиться?.. Заботливый ты, однако, кореш, торопишься поскорей отправить меня, чтоб душа не болела».

На палубе появился Типсин с банкой в руках и, заметив Савушкина с Рогожниковым, направился к ним.

– Пить хочешь? – спросил он участкового. – А то пропадает…

– Не хочу, – отозвался Савушкин, подозрительно глядя на банку.

– Попей, а то вытечет скоро, – настаивал Вася. – Жалко…

– Бери веник и сметай снег, – приказал Рогожников. – Не суйся, куда не просят.

– Так я говорю, пропадает же сок-то, – виновато протянул Типсин. – Лучше его выпить, чем разливать… У меня уже пузо болит, не лезет…

– Иди отсюда, – оборвал его капитан.

– Ладно, – согласился Савушкин, напившись. – Как бы мне разыскивать тебя не пришлось потом. Себе только и напакостишь, если удерешь.

– Куда я денусь? – пожал плечами Илья. – Самоходку-то не бросишь. Да и груз на мне…

– Черт тебя знает. – Участковый осторожно поставил банку на палубу. Остатки сока медленно сочились сквозь трещину, окрашивая снег в желтый цвет. – Что у тебя на уме?.. Мне ж потом тебя разыскивать…

– Не придется, – заверил Илья. – Через десять дней буду.

Он глянул за борт и увидел свою фуражку, вернее, ее размокший и бесформенный околыш с козырьком, торчащий из воды. Волны плескались о борт, откатывая ее все дальше под настил пристани. Ни слова не говоря, Рогожников перескочил через леера, упал на живот возле края пристани и попытался выловить фуражку рукой.

– Ты чего это? – удивленно спросил Савушкин.

– Подай багор! – крикнул Илья. – Он на корме.