И она решилась.

Ее правая рука послушно подчинилась мысленным командам и оказалась непривычно легкой, словно в вены закачали гелий. Неужели силы гравитации тоже играли с ней? Все тело было каким-то текучим, как будто лишенным костей.

Она приподняла голову. Тяжесть, которая была во всем ее теле (особенно в ногах), ушла.

Посмотрев на неподвижные бледные конечности, Сатин вспомнила того несчастного байкера и испугалась за себя. Но, сделав мысленное усилие, все же шевельнула ногами.

Она медленно поднялась и прижалась спиной к шершавой стене.

Но что с лицом? Она помнила, как руки убийцы сжимали голову, словно тисками, отчего ее мучила нестерпимая боль.

Поднеся онемевшую руку к лицу, Сатин провела кончиками пальцев ото лба до подбородка. Это прикосновение успокоило ее. Но, опустив руку на грудь, она почувствовала впалость и содрогнулась от ужаса. Сквозь засохшую кровь проступал серпообразный шов, «украшенный» черными нитками, – следы недавней операции. Подбородок дернулся. Издав судорожный всхлип, она едва не разрыдалась. Но не получилось.

Значит, она была права. Из нее изъяли органы. Она донор.

Неужели дочь миллиардера ждет такая страшная смерть? Но если это так, то почему она все еще ощущает в себе силы? Почему нет боли? Действие обезболивающего или каких-то допингов?

«Боже! Почему это случилось со мной?! Почему я?! Почему?!» – Сатин продолжала задавать вопросы серым стенам.

Она ощущала пустоты в теле. Эти области были наполнены болью и отчаянием. Страхом. И чем-то еще… Чем-то, что будоражило и с каждой минутой вытесняло собой содержимое этих темных пустот. Оно тоже хотело жить.

Опершись на стену, девушка приподнялась. Тело заваливалось то в одну, то в другую сторону, словно лишенное позвоночника. Ноги подкашивались и дрожали. Она выпрямилась в полный рост. Еле удерживая равновесие, ощутила себя так, будто стоит на шатких ходулях. Руки болтались, словно плети.

Чувство онемения не покидало. Она смотрела на бледные кисти, отливающие синевой. Ее огрубевшие ногти, как и кожа, потемнели от земли, заострились и слегка загнулись наподобие когтей.

Сатин почувствовала себя ребенком, который учится ходить.

Но тело быстро вспомнило все движения.

Она направилась к куче вещей, надела кофту и штаны (которые были больше нужного минимум на три размера), подвязав их рукавом от другой кофты. После этого подошла к двери и села.

Чувство тревоги нависло над ней черной тучей.

Сатин притянула к себе колени и, обхватив их руками, невольно съежилась от страха. В таком положении она просидела довольно долго, слегка покачиваясь, всматривалась в шероховатости, трещины и неровности на стенах и потолке.

«Интересно, как долго страдала та, что носила эту кофту с надписью „I LOVE NY“, которая сейчас на мне?» – задумалась она. На одежде не было следов крови. Только потертости, пятна грязи, несколько светлых волос. На ворсистой ткани все еще оставался сладковатый запах туалетной воды, пота и сигаретного дыма.

Секунды сливались в минуты. Минуты – в часы.

Все еще казался странным тот факт, что не было боли. И она снова подумала, что дело в наркозе. А может, тело настолько привыкло к боли, что больше не в состоянии испытывать муки?

Дотронувшись до засохшей раны, Сатин не ощутила жалости к собственному телу. Скорее, почувствовала себя оскверненной, опустошенной, будто внутрь зашили нечто столь омерзительное и ужасное, отчего она перестала испытывать страх.

Зачем теперь бояться за это тело? Бояться за этот несчастный кусок мяса, в котором, кажется, уже копошатся черви.