Разумеется, что Ховрин постарался обелить своих соратников в совершенных ими убийствах. Если внимать логике его рассуждений, то все офицеры сами виновны в своей смерти. Нечего, мол, было нарываться на неприятность! Кстати, командир корабля капитан 1-го ранга Дмитриев никак не пытался вмешаться в события, не пытался успокоить команду, а всю ночь провёл в своей каюте.

В течение суток на всех находившихся в Гельсингфорсе линкорах офицеры были арестованы и изолированы в своих каютах, причём в этот процесс активно вмешивались убийцы с «Павла», свободно заходя на корабли и требуя расправы над офицерами. На трапе линкора «Андрей Первозванный» был застрелен в спину недавний командир «Павла» контр-адмирал Небольсин, причем, опять же, в него стреляли именно «павловцы». Убили его, как и других офицеров, подло – пулей в спину. Командующий флотом вице-адмирал Непенин пытался хоть как-то образумить матросов, но из этого ничего не получилось.

Убийства продолжились и утром 4 марта. С линкора «Император Павел I» в 05 час. 30 мин. утра была принята радиограмма: «Товарищи матросы! Не верьте тирану… от вампиров старого строя мы не получим свободы… нет, смерть тирану и никакой веры!» Тираном матросы «Павла» почему-то назвали Непенина. Почему? А для оправдания уже задуманного убийства комфлота. Сигнал с «Павла» был услышан: в воротах порта, когда там появился направлявшийся в город Непенин, он и был убит выстрелом в спину. Любопытно, что впоследствии известный советский писатель-маринист Борис Лавренев (на флоте никогда не служивший), будучи сам бывшим офицером, оправдывал убийство Непенина, совершенное «революционным матросом» Гулявиным с «Петропавловска», как акт законной пролетарской мести.

Тем временем по льду замерзших бухт вовсю рыскали бродячие группы матросов с «Павла», убивая всех попадавших им на пути офицеров. Действовали они на редкость подло. Так утром толпа вооруженных матросов во главе с «павловцами» подошла к транспорту «Твердо». У командира и офицеров отобрали оружие, после чего командир транспорта лейтенант фон Стихт был расстрелян. При схожих обстоятельствах был убит командир сетевого заградителя «Зея» лейтенант Подгоричани-Петрович. Около полудня «павловцы» подошли к посыльному судну «Куница» и стали требовать от его командира лейтенанта Ефимова, чтобы офицеры сдали своё оружие. Едва тот дал согласие, его тут же расстреляли из винтовок.

Затем настал черед эсминцев. Первой жертвой стал «Эмир Бухарский». Убийцы беспрепятственно вошли на миноносец и спустились в кают-компанию. Там сидели за обедом три офицера: старший лейтенант Варзар, мичман Лауданский и мичман Нейберг. Все они были расстреляны прямо за столом. Затем были ранены и еще живыми брошены в прорубь офицеры транспорта «Наш». Убили «павловцы» и попавшегося им случайно на пути старшего офицера крейсера «Диана» капитан 2-го ранга Рыбкина. Тяжелораненного из винтовки, его добили ударами прикладов. Считается, что всего в те дни погибло до 100 офицеров.

Впрочем, иногда матросам других кораблей все же удавалось защитить своих офицеров от убийц с «Павла». Из воспоминаний капитана 1-го ранга Г.О. Гадда, командовавшего в те дни линкором «Андрей Первозванный»: «Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько каких-то матросов, крича: “Разойдись, мы его возьмем на штыки”. Толпа вокруг меня как-то разом замерла; я же судорожно схватился за рукоятку револьвера. Видя все ближе подходящих убийц, я думал: мой револьвер имеет всего девять пуль: восемь выпущу в этих мерзавцев, а девятой покончу с собой. Но в этот момент произошло то, чего я никак не мог ожидать. От толпы, окружавшей меня, отделилось человек пятьдесят и пошло навстречу убийцам: “Не дадим нашего командира в обиду!” Тогда и остальная толпа тоже стала кричать и требовать, чтобы меня не тронули. Убийцы отступили… Позже выяснилось, что, когда шайка убийц увидела, что большинство команды на моей стороне, она срочно собрала импровизированный суд, который без долгих рассуждений приговорил всех офицеров, кроме меня и двух мичманов, к расстрелу. Этим они, очевидно, хотели в глазах остальной команды оформить убийства и в дальнейшем гарантировать себя от возможных репрессий. Во время переговоров по телефону с офицерами, в каземат вошел матрос с “Павла I” и наглым тоном спросил: “Что, покончили с офицерами, всех перебили? Медлить нельзя”. Но ему ответили очень грубо: “Мы сами знаем, что нам делать”, – и негодяй, со сконфуженной рожей, быстро исчез из каземата. Скоро всем офицерам благополучно удалось пробраться ко мне в каземат, и по их бледным лицам можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени. Сюда же был приведен тяжелораненый мичман Т.Т. Воробьев. Его посадили на стул, и он на все обращенные к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось после, они по дороге убили его на глазах у этого врача…»