– Значит, когда Вишневый Пирог победил, вам пришлось платить?

– Именно. Он поставил пятьдесят. Я выложил девятьсот.

– Девятьсот фунтов?

– Да, милорд, – подтвердил Ньютоннардс. – Девятьсот фунтов.

– Мы могли бы взглянуть на запись этого пари?

– Разумеется. – Он открыл свой голубой гроссбух на заложенной странице. – Слева, милорд, посередине. Помечен красным крестиком. Девятьсот за пятьдесят, билет номер девятьсот семьдесят два.

Гроссбух оказался на столе перед стюардами. Даже Плимборн проснулся ради такого любопытного казуса, и все четверо долго глядели на страницу. Затем гроссбух вернулся к хозяину, который захлопнул его и оставил лежать на столе перед собой.

– Это ведь немалая ставка, учитывая, что лошадь – аутсайдер? – спросил лорд Гоуэри.

– Да, большая, милорд. Но вообще-то часто находятся чудаки, которые ставят бог знает на кого. Правда, время от времени они выигрывают...

– Но у вас не было никаких опасений насчет этого пари?

– В общем, нет, милорд, – ведь скакал Урон. Кроме того, я сам поставил часть этой суммы у другого букмекера. Из расчета один к тридцати трем. Поэтому я потерял около пятисот фунтов. Кроме того, триста двадцать фунтов я заработал в этой скачке на том, что люди играли Урона и других. Так что в конечном счете я потерял на Вишневом Пироге сто восемьдесят пять фунтов.

Он окинул нас с Крэнфилдом взглядом, в котором отразился каждый из этих потерянных фунтов. Гоуэри сказал:

– Нас интересует не столько сумма ваших убытков, мистер Ньютоннардс, сколько личность того, кто выиграл девятьсот фунтов на Вишневом Пироге.

Я содрогнулся. Уж если Уэст оказался способным на ложь, чего ожидать от остальных.

– Как я уже сказал, милорд, я не знаю его имени. Когда он подошел, мне показалось, что я где-то уже с ним встречался, но, видите ли, мне по роду деятельности приходится встречаться со многими, очень многими, и я тогда не придал этому никакого значения. Вы меня понимаете... Только когда я ехал к себе домой, я вспомнил – и мне стало не по себе...

– Пожалуйста, объяснитесь точнее, – терпеливо произнес Гоуэри.

Терпение кошки, караулящей мышь у норки. Предвкушение удачи, придающее ожиданию особую сладость.

– Дело было не в нем самом, а в том, с кем он говорил. Он стоял у перил круга, где лошади выезжают на парад. Это было перед первой скачкой. Сам не знаю почему, но я это запомнил.

– С кем же говорил ваш клиент?

– С ним. – Он ткнул пальцем в нашу сторону. – С мистером Крэнфилдом.

Крэнфилд вскочил на ноги.

– Вы намекаете на то, что я посоветовал вашему клиенту сыграть Вишневый Пирог? – спросил он дрожащим от негодования голосом.

– Нет, мистер Крэнфилд, – сказал голос Гоуэри, ледяной, как северный ветер. – Есть все основания считать, что этот человек действовал по вашему поручению и что вы сами играли Вишневый Пирог.

– Это совершеннейшая ложь!

Его горячий отпор встретил холодный прием.

– Где этот таинственный незнакомец? – бушевал Крэнфилд. – Где этот никому не известный человек – возможно, неизвестный именно потому, что не существует в природе. Да как вы можете выступать с такой смехотворной ерундой на серьезном расследовании! Это же комедия! Самая настоящая комедия!

– Но пари было заключено, – отрезал Гоуэри, показывая на голубой гроссбух.

– И я видел, как вы разговаривали с моим клиентом, – вторил ему Ньютоннардс.

Крэнфилд от бешенства лишился дара речи и в конце концов плюхнулся в кресло, не сумев, как и я, найти такие аргументы, которые нарушили бы сложившееся у наших судей стойкое предубеждение против нас.

– Мистер Ньютоннардс, – спросил я, – вы бы узнали этого человека?