Но мальчик, казалось, не очень этому верил. Похоже, он охотно убежал бы из великолепного храма, если бы мог вернуться на узкие улицы Назарета к своим играм.

Но вот что удивительно: чем более равнодушным выглядел сын, тем довольнее и веселее становились родители. Они радостно переглядывались у него за спиной, и их лица светились счастьем.

Наконец мальчик так устал, что мать сжалилась над ним.

– Мы слишком долго ходили с тобой, – сказала она. – Отдохни немного!

Она села у одной из колонн храма и предложила сыну лечь на пол и положить голову к ней на колени. Он прилег и тотчас же задремал.

Увидев, что ребенок спит, жена сказала мужу:

– Никогда я ничего так не боялась, как той минуты, когда он войдет сюда, в Иерусалимский храм. Я думала, что, увидев Дом Господень, он пожелает остаться здесь навсегда.

– Я тоже боялся этого путешествия, – сказал муж. – При его рождении было много чудесных знамений, указывавших на то, что ему суждено стать могучим владыкой. Но что принесло бы ему царство, кроме опасностей и забот? Я всегда говорил, что для всех нас будет лучше, если он останется простым плотником в Назарете.

– С тех пор как ему пошел пятый год, – задумчиво сказала мать, – с ним не случалось никаких чудес. И сам он ничего не помнит из того, что происходило с ним в младенчестве. Теперь он совсем обычный ребенок, как и другие дети. Да будет на все воля Божия, но я почти уверовала, что Господь по Своей милости изберет кого-нибудь другого для великих деяний и оставит мне моего сына.

– Что касается меня, – сказал муж, – то я уверен: если он ничего не узнает о всех этих знамениях и чудесах, то все пойдет хорошо.

– Я никогда не заговариваю с ним о тех чудесных вещах, – вздохнула жена. – Но я все время боюсь, что еще случится такое, что заставит его понять, кто он. Больше всего боялась я вести его в этот храм.

– Теперь ты можешь радоваться, опасность миновала, – успокоил ее муж. – Скоро мы все опять будем в Назарете.

– Я боялась и мудрецов в храме, – призналась женщина, – и пророков, сидящих здесь на своих циновках. Я думала, что, когда он предстанет пред ними, они все преклонятся пред ним и будут приветствовать его как царя Иудейского. Странно, что они не замечают его дивной красоты. Никто из них никогда не видел такого ребенка.

Она помолчала, любуясь сыном.

– Одного я не понимаю, – снова заговорила она. – Я думала, что, когда он увидит этих судей, восседающих в святом доме и разбирающих распри людские, этих учителей, беседующих со своими учениками, и этих священников, служащих Господу, он очнется и воскликнет: «Я рожден, чтобы жить здесь, среди этих судей, этих учителей, этих священнослужителей!»

– Разве это такое уж счастье – сидеть под этими колоннами? – возразил муж. – Уж гораздо лучше бродить по холмам и горам вокруг Назарета.

Мать тихо вздохнула.

– Он так счастлив дома! – сказала она. – Как он любит пасти овец на далеких пастбищах или бродить среди крестьян в поле! Не могу я поверить, что мы нехорошо поступаем, стараясь удержать его возле себя!

– Мы только избавляем его от величайших страданий, – сказал муж.

Они продолжали тихо беседовать, пока мальчик не проснулся.

– Ну, что? – спросила мать. – Ты отдохнул? Тогда вставай, скоро вечер, и мы должны успеть вернуться к своим шатрам.

Пробираясь к выходу, им пришлось проходить через древнюю пещеру, сохранившуюся со времени первой постройки храма. Здесь, прислоненная к стене, стояла старинная медная труба, такая громадная и тяжелая, что никто не мог поднять и затрубить в нее. Погнутая, ржавая, она покрылась пылью и паутиной, сквозь которые едва читались древние письмена. Наверное, целое тысячелетие никто уж не пытался извлечь из нее ни одного звука.