Так мы проползли, наверно, целых три метра.
– Давай отдохнём, – сказала Люська и села прямо на горячее железо. – Посидим немножко, а потом…
Люська не договорила. Она большущими глазами смотрела вниз перед собой, и её губы продолжали неслышно шевелиться. Кажется, она сказала «мама» и ещё что-то.
Я обернулась.
Там, внизу, стояли дома.
Какая-то река блестела за домами. Что за река? Откуда она взялась?.. Машины, похожие на быстрых козявок, бежали по набережной. Из труб валил серый дым. С балкона соседнего дома худой человек в майке вытряхивал розовую скатерть.
А надо всем этим висело небо.
Небо было большое. Страшно большое. Огромное. И мне показалось, что мы с Люськой стали маленькие-маленькие! Совсем маленькие и жалкие на этой крыше, под этим большим небом!
И мне стало страшно. Ноги у меня одеревенели, голова закружилась, и я поняла, что ни за что на свете не сдвинусь с этого места.
Рядом сидела совершенно белая Люська.
…А солнце жарило всё сильнее. Железо под нами раскалилось, как утюг. А кровельщика всё не было. Куда он делся, этот проклятый кровельщик?
Слева от меня валялся молоток. Я дотянулась до молотка, подняла его и изо всех сил ударила по железу.
Крыша загудела, как колокол.
И тут мы увидели кровельщика.
Он бежал к нам сверху, как будто спрыгнул на крышу прямо с синего неба. Он был молодой и рыжий.
– А ну, вставайте! – крикнул он.
Он дёрнул нас рывком за шиворот и потащил вниз.
Ручищи у него были как лопаты – большие и широкие. Ох и здорово было с ним спускаться! Я даже подпрыгнула два раза по дороге. Ура! Мы снова были на чердаке!
Но не успели мы с Люськой перевести дыхание, как этот рыжий кровельщик вцепился в наши плечи и стал нас трясти, как бешеный.
– С ума посходили! – орал он. – Моду завели – по крышам шляться! Распустились! Пороть вас некому!
Мы заревели.
– Не трясите нас, пожалуйста! – размазывая по лицу слёзы, сказала Люська. – Мы на вас в милицию пожалуемся!
– Чего вы дерётесь? – сказала я. – Сами нас звали, а теперь дерётесь!
Он перестал орать, выпустил наши плечи и покрутил пальцем возле лба.
– Вы что? Того? – сказал он. – Куда это я вас звал?!
Глаза у него были жёлтые. От него пахло табаком и железом.
– А кто нас помогать звал? – закричали мы в один голос.
– Помогать? – переспросил он, как будто не расслышал. – Что-о?! Помога-а-ать!
И вдруг он захохотал. На весь чердак.
У нас чуть барабанные перепонки не лопнули – так он хохотал! Он хлопал себя по коленкам. У него слёзы текли по лицу. Он раскачивался, сгибался, он прямо падал от смеха… Ненормальный какой-то! Ну что он тут смешного нашёл?! Не поймёшь этих взрослых – то ругаются, то смеются.
А он всё хохотал и хохотал. Мы, глядя на него, тоже стали потихоньку хихикать. Он всё-таки был хороший. Уж очень он здорово смеялся!
Насмеявшись, он вынул мятый клетчатый платок и протянул его нам.
– Ну и дурёхи! – сказал он. – И где только такие водятся? Шутки надо понимать! Да какая от вас помощь, мелюзга вы этакая? Вот подрастёте – приходите. С такими помощниками не пропадёшь – дело ясное! Ну, до встречи!
И он помахал нам рукой и пошёл обратно. А сам всю дорогу смеялся.
И он ушёл.
А мы стояли и смотрели ему вслед. Не знаю, что думала Люська, а я думала вот что:
«Ну ладно, вот мы подрастём. Пройдёт пять лет или десять… И этот рыжий кровельщик давным-давно починит нашу крышу. И где мы тогда его найдём? Ну где? Ведь крыш в Москве так много, так много!..»
Как меня учили музыке
Однажды мама пришла из гостей взволнованная. Она рассказала нам с папой, что дочка её подруги весь вечер играла на пианино. Замечательно играла! И польку играла, и песни со словами и без слов, и даже полонез Огинского.