– Нет, все-таки раньше эта передача как-то добрее была… – задумчиво произнес Гадюкин. – Или это мне просто кажется?..

– Профессор, можно к вам? – постучал в косяк Ушкин. – У вас дверь открыта.

– Знаю, батенька, это ведь я сам ее и открыл, – радушно улыбнулся Гадюкин. – Заходите, заходите. О, гляжу, с Леликом вы уже познакомились?

– Познакомился. Как его фамилия?

– Угру! – рыкнул великан, с подозрением косясь на Ушкина. – Гыбым!

– У Лелика фамилии, как таковой, нет, батенька, – добродушно объяснил Гадюкин. – Он у нас как бы найденыш, понимаете?

– Не понимаю. Почему о данном сотруднике так мало сведений, Гадюкин? Кто он вообще такой и откуда взялся? В его деле это не отражено. В нем вообще почти ничего не отражено.

– Мелочи, мелочи… – отмахнулся профессор. – Вы ко мне по делу, батенька, или как?

– А вы сейчас чем-то заняты?

– Ничем. Телевизор смотрю.

– «Спокойной ночи, малыши»? – удивился Ушкин. – Но это же детская передача.

– У вас есть предложение получше?

– Ну посмотрите футбол, например. Если не ошибаюсь, сейчас как раз должен идти полуфинал за кубок…

– Футбол?.. – перебил Ушкина Гадюкин, иронически вздергивая брови. – Вы это всерьез?..

– А почему бы нет?

– Батенька, вы всерьез предлагаете мне наблюдать, как двадцать два ярко выраженных дегенерата гоняют по полю мячик?.. Благодарю покорно, оставьте это убогое зрелище пациентам Кащенко.

– А вы, Гадюкин, большой ретроград, не так ли?

– Вообще-то полностью наоборот, – любезно ответил профессор. – Я новатор до мозга костей. Меня интересует будущее и только будущее. А футбол – это прошлое. Еще немного, и он отомрет, как бесполезный орган. Все признаки налицо.

– Ну я бы так не сказал… – усомнился Ушкин. – Впрочем, давайте оставим эту тему. Я не особенно увлекаюсь спортом.

– А чаем вы увлекаетесь? – встал с дивана Гадюкин. – Чаек у меня просто восхитительный, эвкалиптовый. Лелик, будь добр, завари нам свеженького. Евгений Борисович у нас в институте всего на денек – надо хоть чайком его напоить…

Ушкин вздохнул, потирая кончик уса. Разговор начался вполне мирно, и он уже начал думать, что Гадюкин утихомирился. Но судя по последней реплике, принимать Ушкина в качестве нового директора он по-прежнему не желает.

Прямо как ребенок, отказывающийся называть отчима «папой».

– Знаете, Гадюкин, вам ведь все-таки рано или поздно придется это принять, – спокойно прознес Ушкин. – Я на этом посту планирую обосноваться надолго. Ваш институт – очень перспективное место, способное принести немалую пользу государству… да и всему миру.

– Он и приносит, – согласился Гадюкин. – Еще как приносит. Не извольте сомневаться, батенька.

– Я и не сомневаюсь. Но мне кажется совершенно очевидным, что вам не хватает должного руководства. В данный момент вы, уж извините за грубое выражение, болтаетесь тут, как говно в проруби. Делаете, что хотите, занимаетесь, чем хотите… и иногда выдаете потрясающие результаты. Но с должным руководством вы могли бы выдавать их намного чаще, понимаете? Так почему бы нам не начать сотрудничать?

– Вы в самом деле думаете, что под чьим-то там руководством я буду работать лучше? – ехидно прищурился Гадюкин. – Да вы, батенька, фантазер…

– Не под чьим-то там, а под моим.

– А вы что, считаете себя кем-то особенным?

– Нет. А вы? – внимательно посмотрел на Гадюкина Ушкин.

– Я тоже не считаю вас кем-то особенным.

– Нет, я спрашиваю, считаете ли вы кем-то особенным себя?

Профессор вкрадчиво улыбнулся.

– Чему улыбаетесь, Гадюкин?

– Забавную вещь вы сейчас сказали, батенька… Впрочем, ладно, оставим это. Предупреждаю вас сразу – какие бы вы там планы ни строили насчет меня и этого института, лучше сразу о них забудьте. Забудьте и не вспоминайте. У нас тут и раньше бывали директора. А теперь нету.