Но факт, что Войкову действительно хотелось «живого дела», славы, почестей, чинов, а даже и после цареубийства ему – бывшему боевику – еще долго пришлось прозябать по линии… потребкооперации. Впрочем, все «екатеринбургские мясники» тогда тоже оказались не в фаворе – именно из-за этих недоумков, не сумевших сработать тихо и «чисто», кремлевская головка на долгие годы и оказалась невыездной. Мало того, они ведь еще и требовали общественного признания своего «подвига», болтая о нем где ни попадя, невзирая на четкое указание высшей инстанции: сидеть тихо и молчать в тряпочку.

…В 1922 году Войкову удалось перебраться на дипработу, и в конце 1924 года он с большим трудом получил пост советского полпреда в Варшаве. Но и там бывший террорист (если, конечно, террористы бывают бывшими) сидеть тихо не собирался. Так жаждал высунуться и рвался к «живой» (т. е. боевой) работе, что проявлял гиперактивность даже на работе вовсе не дипломатического свойства, лично участвуя в вывозе провалившихся агентов и боевиков, организации тайных вечерь с местными подпольщиками или в «утилизации» ненужного, но опасного «специмущества» – например, лично топил бомбы в Висле. Когда же утопил, загорелся очередной идеей фикс: а не замахнуться ли нам на Юзефа нашего Пилсудского? И, к вящему ужасу польской контрразведки, вроде бы даже занялся подготовкой его убийства на полном серьезе – на свой страх и риск, самодеятельно, без санкции Кремля!

При этом, давая выход своему неуемному темпераменту, советский полпред, пристрастившийся к бутылке и даже наркотикам, якобы повадился снимать девиц нетяжелого поведения в самых злачных углах Варшавы, шастая там даже по ночам – в одиночку, но с пистолетом… Это, опять-таки, если верить Беседовскому. Трудно сказать, было ли у него время для таких развлечений и стали бы польские власти терпеть дипломата-наркомана, шляющегося по притонам с пистолетом в кармане. Хотя кто знает: может, для них как раз лучше был именно такой «дипломат», засвеченный и весь как на ладони? Еще существовала версия, что Москва якобы была расстроена растратой Войковым нескольких тысяч казенных долларов, и вопрос о его отзыве – с неизбежным «разбором полетов» по партийной линии и оргвыводами – полагали почти решенным. Более того, можно даже встретить утверждения, что к тому времени Войкова уже исключили из партии и отозвали из Варшавы. Как иронично заметил Беседовский, «выстрел Коверды избавил его от этих неприятностей» – ко всеобщему, мол, удовлетворению. Хотя, разумеется, никто его из рядов ВКП(б) заочно не исключал, да и как бы мог продолжить работу за границей советский полпред, будучи исключенным из партии? Но его дипломатическая карьера, безусловно, подходила к концу и поста в Варшаве он несомненно лишился бы в том же 1927 году. Именно в 1927 году команда Сталина учинила поистине массовую замену советских представителей за рубежом: сменены полпреды во Франции, Латвии, Литве, Эстонии, Швеции, Норвегии, Финляндии, Австрии, Китае, Монголии, Иране, Мексике. А в Японии в 1927 году Кремль и вовсе сменил аж троих советских полпредов. В 1928 году сменились советские представители в Италии, Чехословакии… Из Великобритании советского полпреда, как известно, «попросили» в мае 1927 года. То есть именно тогда шла замена советских полпредов практически во всех странах, с кем тогда СССР имел дипломатические отношения. И никаких шансов пересидеть в Варшаве эту тотальную «чистку послов» у Войкова не было.

Принеся Москве положенные извинения, Варшава быстро учинила процесс над Борисом Ковердой. Его судили 15 июня 1927 года, той же ночью приговорив к бессрочным каторжным работам. Одновременно суд просил президента Польши смягчить наказание до 15 лет. Президент смягчил. В 1937 году, отсидев 10 лет, Коверда вышел на свободу по амнистии. Умер в 1987-м.