В мае «Речь» писала, что Распутин уговаривал Илиодора и Гермогена выступить в его защиту. Гермоген уже прибыл в столицу, чтобы защитить Распутина, и в апреле произнес несколько страстных речей. Вскоре должен был приехать и Илиодор. Однако их намерения отчасти были эгоистическими. За последние два-три года Гермоген и Илиодор почувствовали свою силу, и значительную роль в этом усилении сыграла их связь с Распутиным. Вернувшись в Царицын, Илиодор продолжил публично защищать Распутина. В «Речи» писали, что он зашел настолько далеко, что сравнил его с ветхозаветными пророками и стал называть святым^>20.

Писатель-монархист, издатель и православный миссионер Василий Скворцов в июле изложил свое видение Распутина на страницах «Царицынской мысли». Он считал Распутина человеком, обладавшим исключительными способностями психолога, примером одаренного старца, вышедшего «из глубин хлыстовского мира». Прототипом Распутина он считал старца Стефана. Стефан появился двадцать пять лет назад и тоже привлек внимание властей. Его дело было расследовано, а он сам выслан в Суздаль, где принял монашество и до сих пор жил в местном монастыре. Стефан был чудотворцем, обладал способностями к гипнозу. Он гипнотизировал женщин, искавших духовной помощи, а затем под гипнозом с помощью странных пассов убеждал их в том, что духи их одержимы «демоном» и единственная надежда на спасение – это изгнание этого демона. Изгоняя демона, Стефан поглаживал женщин по груди и плечам, затем по всему телу. И только после сексуального акта он заявлял, что демон покинул тело. Скворцов полагал, что Распутин пользовался теми же методами, что и Стефан. В статье утверждалось, что тот самый Стефан изнасиловал двести молодых женщин, заманив их в свой монастырь «распутинскими теориями о святости плоти». Автор статьи делал вывод, что Стефан и Распутин – одного поля ягоды^>21.

К этому времени на ситуацию обратили внимание иностранные посольства. 7 апреля 1910 года австрийский посол граф Леопольд Берхтхольд сообщал в Вену подробности разразившегося скандала: «Как и раньше, частое присутствие священника, возможно, принадлежащего к запрещенной полицией секте, в личных покоях императрицы порождает серьезное беспокойство у придворных дам, но все попытки убедить монархиню в пагубном влиянии подобного общения оказались абсолютно бесплодными»^>22. Если посол считал Распутина неприкасаемым, то журналисты полагали, что его карьере пришел конец. 26 июня «Царицынская мысль» опубликовала статью «Конец Распутина». «Дебаты в Царицыне закончились, – писал автор статьи. – Все были вынуждены признать, что Распутин – мошенник, развратник, злодей, который охотится за деньгами и женщинами»^>23.

Кампания в прессе, развернувшаяся той весной, привела Николая в ярость. Он отправил Столыпину записку, в которой недвусмысленно и довольно жестко дал понять, что он сыт по горло подобными статьями, что никто не имеет права вмешиваться в его личные дела и что он намерен раз и навсегда положить этому конец. Царь дал премьер-министру понять, что следует немедленно прекратить распространение этих статей ^>24. Но все было не так просто. Политические реформы после революции 1905 года гарантировали определенную свободу прессы, хотя издателей продолжали преследовать и штрафовать, а порой газеты просто закрывали за превышение границ допустимого. При Столыпине в 1907–1909 годах были закрыты сотни газет, а более трехсот редакторов оказались в тюрьмах. Редакторы нескольких ведущих газет – Алексей Суворин из «Нового времени» и Иосиф Гессен из «Речи», к примеру – в 1910 году уже находились под наблюдением охранки. Но начальник отдела прессы в полицейском департаменте указал Столыпину на то, что даже если в некоторых статьях о Распутине и содержится информация, которую можно счесть преступной, то вся она уже известна полиции. Кроме того, сейчас уже нет возможности препятствовать распространению напечатанных экземпляров