Когда сел за стол, бабка поставила перед ним деревянную миску с похлёбкой, рядом положила деревянную же ложку и ломоть хлеба. Ещё на столе лежала порезанная на куски луковица и стояла деревянная солонка. Бабка и Тимоха ели уху вприкуску с луком, который обмакивали в соль. Артур к луку не притронулся. Зачерпнул ложкой похлёбку и откусил от хлебного ломтя. Чуть сразу не выплюнул – такой хлеб был невкусный. Поспешил отхлебнуть из ложки, – уха по счастью оказалась вполне съедобной – и только вместе с горячей жижей сумел пропихнуть в горло кусок. Бабка осуждающе поджала губы, но от комментариев воздержалась.

«Какими же сволочами были коммуняки! – со злостью думал Артур. – До чего народ довели? Уж двадцать лет как крякнуло ГКЧП, а люди всё из бедности вылезти не могут!» Хлеб он больше не ел, зато уху выхлебал без остатка. Бабка молча взяла пустую чашку, вышла на улицу, где на низком огне томился котёл с ухой, и вернулась с добавкой.

После второй порции пришло насыщение. Артур отодвинул чашку в сторону и весело воскликнул:

– Спасибо, хозяюшка!

– На здоровьице! – без улыбки ответила бабка.

Из-за стола все потянулись на улицу. Тимка враз умчался по своим мальчишечьим делам, а бабка присела на завалинку. Артур примостился рядом.

– Эх, – прищурилась на солнце бабка, – был бы табачок, покурил бы небось, а? – повернулась она к Артуру.

– Я не курю, – ответил Артур.

– А что так? – удивилась бабка. – Никак, чахоточный?

– Зачем сразу чахоточный, – повёл плечами Артур, – просто не курю.

Бабка чуток покумекала, потом отвернулась. Вздохнула:

– Вас, городских, разве ж поймёшь?

Помолчали. Потом бабка заговорила снова:

– Ну, раз не куришь, может, скажешь, как тебя звать-величать?

«Вот, блин! Действительно. Мы же до сих пор не представились друг другу, – с раскаянием подумал Артур. – А ведь мне, как спасённому, определённо следовало сделать это первому». И он поспешил исправить досадную оплошность:

– Слепаков Артур Владимирович!

Бабка ехидно прищурилась.

– Значитца, Артур? Ненашенское имя. Видно, ты барчук. А меня по-простому Марьяной кличут, а внучка мово Тимкой, Тимофеем, стало быть. Евоные родители по прошлому году в море сгинули, с тех пор и бедуем вместе: старый да малый. Какие из нас рыбаки, сам должон понимать… – бабка вздохнула. – Ладно, артель нас не бросает, помогают, чем могут, но им тепереча и самим не сладко…

Помолчали.

– А как вы меня нашли? – спросил Артур.

– Да как… шли по берегу и нашли у воды. Тимка сбегал сюды и пригнал лодку, на себе бы не дотащили…

– Спасибо вам, – сорвались с губ Артура слова искренней благодарности. – Я вижу, как вам тяжело живётся, потому обязательно дам денег. Много не получится, но, как вы сами сказали, чем могу. Мне бы только до гостиницы добраться. Как отсюда поскорей попасть в Анапу?

– Так по берегу самое быстрое и будет, – сказала бабка. – Тут недалече.

– Ну, так я пойду? – поднялся с завалинки Артур.

– Ступай, коли силу чуешь, – согласилась бабка. Потом критически осмотрела Артура. – Хотя погодь, – и ушла в избу. Артур топтался на месте, силясь вникнуть в суть бабкиных намерений.

Марьяна вернулась через несколько минут, держа в руках ворох одежды.

– Надень-ка это, – сказала она, протягивая одежду Артуру. – Сына мово сгинувшего одёжа. Он её только по праздникам и одевал, – бабкины глаза наполнились слезами. – Я её берегла поменять на еду, если уж совсем подопрёт, да раз такой случай… – бери! Она тебе должна быть впору.

К горлу Артура подкатил комок. Он принял из рук Марьяны одежду, рассыпаясь в благодарностях: