На крыльце появился высокий и статный казак, волосы его были черные, и только челка свисала, прикрывая лоб. Черты лица были настолько правильные, как на картине: высокие и подтянутые скулы, выразительные и пропорционально расположенные глаза, неширокий и недлинный нос, немного острый подбородок. Это был Степан Иванович – средний сын лекаря.

– Батя, ну, что ты орешь с утра пораньше?! – потягиваясь, спросил Степан.

– Я тебе сейчас дам орешь! Как ты с отцом смеешь гутарить?! – пробираясь через калитку, ворчал Иван Тимофеевич.

– Не слыхал, что ль? Нет больше Советской Донской республики.

– То есть, то нет! – возмущался Степан.

– Круг Спасения образовался! Кого только спасать будут. Теперь объявили Великое Войско Донское. Давай собирайся, хватит молодую жену ублажать, да скачи в Усть-Медведицкую, разузнай, что к чему. На обратном пути, чтобы у меня был.

На крыльце появилась Ирина – жена Степана.

– Доброе утро, Иван Тимофеевич, – мило сказала она.

– Сколько я тебя гутарил – отцом меня кликать! – возмущенно сказал Тишин старший. – Высеки ее, да так, чтобы ребеночка не тронуть, – обращался он к сыну, а сам подошел к Ирине да поцеловал в щеку. Ирина находилась на восьмом месяце беременности, и они ждали первенца.

– Квасу нам принеси да наливай подольше, – обратился Иван Тимофеевич к Ирине, а сам уселся на крыльце рядом со Степаном потолковать о мужском.

– Вчера дед Митяй весточку принес, что четвертый Хоперский полк в полном его составе на сторону красноперых перешел, – сказал Иван Тимофеевич. – Сам-то, что думаешь?

– А я уже устал, батя, думать. То республику объявляют, то к Советам переходим, теперь опять что-то новое. Навоевался я, отец. У меня вон жена на сносях, да мира хочется.

– Так оно так. Какая она – Советская власть будет. Ты, есаул, царю присягал, а не большевикам!

– Где он царь? Теперь все переменилось. Не знаешь, где свои, а где – чужие, – сказал Степан.

– От Петьки весточки нет? – спросил Иван Тимофеевич.

– Нет! Ежели Петька к красным подался, что изволишь делать?

Иван Тимофеевич посмотрел на Степана, опустил голову.

– Я уже старый, а вам жить. При какой власти – вам выбирать!

На крыльце появилась Ирина с большой кружкой кваса. Жена казака была красивая, белокурая и почти такого же высокого роста, как Степан. Глаза голубые, как небо в ясную погоду без туч, а через плечо свисала коса до самого живота. – Папаня! Кваску!

Иван Тимофеевич приподнялся, схватившись рукой за плечо Степана, да взял кружку.

– Ну, отведаем вашего кваска, – по-доброму пробурчал Иван Тимофеевич. Выпил пару глотков, поморщился да вылил все в палисадник. – Фу, гадость какая! – вскрикнул он. – Отравить деда вздумала? Отмахнулся и поковылял к лошади.

– Ха-ха-ха, – раздался громкий смех. – Батя, ты чего? – смеялся Степан.

– Выбирать жен надо путевых, – кричал Иван Тимофеевич.

– Опять не угодила, – тяжело вздохнула Ирина. Степан обнял жену.

– Не обращай внимания, он как вернулся с фронта, так ворчит на всех, а тебя любит.

До станицы было час езды, кругом поля переливались лесами. Вдоль текла речка, на которой с утра уже плескались мальчишки, а мамки их погоняли – майская вода была еще холодная. Этот удивительный край казаков напоминал рай среди заросших лугов и плодовитых деревьев. Иван Тимофеевич ехал и бурчал что-то себе под нос, поглядывая по сторонам.

Он был чуть выше среднего роста с крупными руками и широкоплечий. Лоб его был морщинистый от времени, нос широкий и чуть приподнятый вверх, а под ним – густые и вьющиеся седые усы. Он имел привычку крутить кончики усов двумя пальцами, образуя скрученную веревочку. Одевался всегда одинаково: в длинные сапоги, шаровары и гимнастерку темно-желтого цвета, а на голове обязательно фуражка. Фуражка была одета так, что козырек всегда смотрел в правую сторону.